— Мне все равно.
Он улыбнулся, довольный тем, что ее прежняя скованность исчезла и она так же жаждала любви, как и он.
— Но мне не хочется их потом пришивать, разреши, я тебе помогу.
Они вместе расстегнули пуговицы его рубашки, и Рун одним движением стянул ее с себя. Девушке, восхищенной мужественной красотой его тела, страстно захотелось потрогать эту смуглую кожу, и она приложила ладони сначала к плечам, потом ниже, к груди, и, когда ее пальцы прикоснулись к его соскам, Рун вздрогнул.
— Я хочу смотреть на тебя, ласкать, — пробормотал он, сорвал с нее рубашку и бросил на пол. Затем проворно стянул с нее купальник. — У тебя прекрасная грудь, — произнес он хрипло. — Такая круглая, крепкая, — он нежно погладил ее, — и шелковистая.
Наклонившись, он поцеловал соски, и Сорча ощутила прилив невероятного блаженства. Дрожь радости пробежала по ее телу. Это были ласки опытного любовника, и волны желания тотчас стали прокатываться по ее телу. Это был зрелый мужчина, который знал, как давать и получать наслаждение. Она открыла глаза и увидела его темноволосую голову на своей груди. Запустив руку в его шевелюру, Сорча стала наматывать кольца волос на пальцы, стараясь крепче прижаться к нему в ответ на те чувства, которые он в ней зажег.
— О Боже, Сорча, — простонал, тяжело дыша, Рун, лаская влажную от его поцелуев кожу.
Когда он всем телом опустился на нее, она изогнулась ему навстречу, наслаждаясь сладкой мукой от прикосновений его языка и зубов. Она не знала, что можно так страстно желать, испытывать такую жажду близости. Когда Рун еще раз отпрянул от нее, Сорча обняла его за плечи и потерлась грудью о его грудь, отчего он снова вздрогнул.
— Ты колдунья. Прекрасная мучительница, — сказал он и, схватив руку Сорчи, потянул ее вниз и приложил к джинсам. — Я хочу видеть твое лицо в тот миг, когда ты станешь моей, — пробормотал он хриплым голосом.
Ее охватила паника: до сих пор все было великолепно, но теперь, когда их любовь готова была вот- вот достичь своей вершины, она опять ничего не почувствует. А Рун не тот человек, которого можно обмануть.
— Что случилось? — спросил он, отстраняясь от нее.
Сорча улыбнулась. Уступить приступу нервозности было бы глупо. Все должно быть прекрасно, разве нет?
— Ничего, — ответила она. Он перевел дух.
— Сорча, я уверен в своих чувствах, но ты тоже должна быть уверена в своих.
— Конечно, — сказала она торопливо.
— Почему же ты вдруг отпрянула? Я понимаю, ты о чем-то подумала… И это тебя смутило. — Рун еще раз вздохнул. — Но поверь, для меня это не просто игра, — твердо произнес он. — Ты ведь не считаешь, что я хочу тебя соблазнить? Мы зашли так далеко, и вдруг все остановилось. — Он сжал губы, и она увидела выражение страдания на его лице. — Ради всего святого, как ты можешь так поступать?
— Но я ничего не сделала, — запротестовала Сорча, встревоженная его проницательностью.
— Скажи мне, что случилось?
— Ничего, — ответила она и снова улыбнулась.
Рун потянулся к своей рубашке.
— Такие женщины, как ты, называются… — произнес он с горечью, натягивая рубашку. — Женщины, которые нарочно возбуждают, а потом…
Сорча застегнула купальник.
— Ты меня тоже возбудил, — сказала она в свою защиту.
— Ты меня втянула в то, что называется прелюдией любви, — заявил он грубо. — Но ты сама не желала любви.
— Не правда! — воскликнула она.
— Тогда объясни, почему такой поворот от ворот? Ты опять хочешь укрыться за стеной молчания? — спросил он с ядовитой усмешкой.
Она нахмурилась.
— Не понимаю.
— Не понимаешь? Я уже заметил, что иногда, когда разговор, например, заходит о твоем отчиме, ты или отвечаешь односложно, или говоришь, что не хочешь касаться этой темы. — Рун стал застегивать пуговицы рубашки. — Но если и теперь ты не пожелаешь со мной говорить, я, пожалуй, уйду.
Он встал с дивана, и в груди Сорчи все сжалось. Пусть уже не приходится мечтать о близости, к которой она стремилась, но она не может разрешить ему так просто уйти. Не может допустить, чтобы он думал, будто она его обманывала. Она должна рассказать правду.
— Я… я боялась, что, если мне придется изображать восторг… ты догадаешься.
— А зачем тебе притворяться? — резко спросил он.
— Дело в том, что… — ее лицо потемнело, — я обычно не получаю удовольствия от любви.
Рун недоверчиво усмехнулся.
— Ты заслуживаешь лучшей доли.
Я фригидная женщина, настаивала она.
— Фу… какая чушь! — возразил Рун.
— Но это так и есть.
— Ты, наверное, забыла, что я видел тебя, когда ты наслаждалась прикосновением воды и ласками солнечных лучей, забыла, как несколько минут назад ты готова была сорвать с меня рубашку, — сказал он грубо, с издевкой.
— Может быть, но…
— Ты думаешь, что я не могу отличить сексуальную женщину от фригидной? Я прекрасно знаю, что если б ты мне принадлежала, то отдавалась бы целиком, без остатка. О'кей, ты считаешь себя фригидной, — произнес он нетерпеливо, когда она нахмурилась. — Тогда объясни — почему?
— Это… это произошло из-за того, что случилось со мной, когда я еще была девочкой, — сказала Сорча и, к своему неудовольствию, почувствовала, как слезы подступают к ее глазам.
Рука Рун задержалась на полпути от одной пуговицы к другой, и он посмотрел на Сорчу.
— Ты плачешь?
— Нет, — ответила она и торопливо смахнула набежавшую слезу.
Он сел рядом с ней на диван.
— Сорча, мне обязательно нужно все знать, расскажи, — произнес он нежным голосом и погладил ее руку. — Пожалуйста.
Она склонила голову. Если и рассказать ему правду, то, во всяком случае, не всю. Но исходившее от него тепло обволакивало ей сердце и лишало воли.
— Все дело в Хорхе, — начала она и умолкла: горло ее пересохло и рот исказила боль.
— Хорхе? — недоумевал Рун. Слезы, подбиравшиеся к ее глазам, брызнули и потекли ручьями.
— У меня отвращение к сексу, потому что он ко мне приставал.
Глава 8
— О Боже мой! Не может быть! — запротестовал Рун. Он обнял ее. — Когда это произошло?
— Когда… когда мне было двенадцать, — сказала Сорча, конвульсивно вздрагивая.
— Он тебя изнасиловал?
Она отрицательно покачала головой.
— Прежде чем дело дошло до этого, мне удалось плеснуть стакан воды ему в лицо, убежать и запереться в ванной комнате. Но и много лет после этого я боялась, что он опять возьмется за свое.
— Ублюдок! — злобно произнес Рун.
