Лед с реки почти сошел. Серая вода поднялась, а течение сделалось бурным. Лодочники влачили жалкое существование на протяжении долгой зимы, пока река была покрыта льдом, и, наверное, из-за этого у владельца лодки, в которую мы наконец погрузились, был голодный вид. Мы велели ему отвезти нас к Вестминстеру, и он с энтузиазмом ухватился за весла.
– Там невозможно будет подняться на берег, сэр, – предупредил лодочник. – Причал поломался во время ледохода.
– Тогда гребите к причалу Уайтхолла, – распорядился я.
Меня нисколько не прельщала перспектива толкаться в толпах пешеходов, заполнивших к этому часу Вестминстер.
Мужчина принялся работать веслами, а я молча смотрел на реку. Накануне я почти весь день просматривал дела Роджера и давал поручения его клерку. Потом написал письмо молодому Сэмюелю Эллиарду в Бристоль, а вечером снова поднялся на второй этаж, чтобы проведать его мать. Она все так же сидела у камина, глядя в огонь и держа за руку свою верную служанку. С большим трудом нам удалось уговорить ее лечь в постель.
– Слыхали про тех здоровенных рыбин? – спросил лодочник.
– Что? Ах да, конечно.
– Вишь ты, выскочили прямо из-подо льда! Большущие, что твой дом. Я их самолично видел.
– А какие они? – с любопытством осведомился Барак.
– Серые, со здоровенными головами и с невиданными зубами. Теперь они уже начали вонять. Люди вспороли им брюха, чтобы поживиться рыбьим жиром. Не обращая внимания на то, что кое-кто говорит, будто они проклятые. Наш приходский священник твердит, что это левиафаны, морские чудища, провозвестники второго пришествия.
– Возможно, это просто киты, – предположил я, – что-то вроде огромных рыб, живущих глубоко в море. Я слышал, как рыбаки рассказывали про них.
– Они не с глубины, сэр, а по размеру больше, чем может быть любая рыба. Головы у них просто гигантские. Я сам видел. Да что я, их половина Лондона видела!
Лодка причалила к ступеням Уайтхолла. Мы прошли через Холбейнгейт и двинулись по Королевской улице. Я постоянно держал руку на кошельке, поскольку Вестминстер был самым людным и суматошным местом во всей Англии. Впереди темнела махина Вестминстерского аббатства, рядом с которым пигмеем казался даже Вестминстер-холл, где заседала большая часть судов. Там, в расписном зале, собиралась палата общин, а неподалеку заседал суд прошений.
За Вестминстер-холлом начинался муравейник домишек, выживших в пожаре, который лет тридцать назад уничтожил большую часть старого Вестминстерского дворца. Здесь расположились магазины, гостиницы, таверны, которые обслуживали приходивших сюда юристов, священнослужителей и членов парламента. Улицы кишели коробейниками, торгашами, проститутками, а статус Вестминстера как убежища издавна привлекал сюда и разного рода злодеев. Просьбы богатых граждан о присвоении Вестминстеру правового положения отдельного города неизменно натыкались на отказ, правительства его то и дело менялись, а когда аббатство было распущено, канули в Лету и властные полномочия, которыми прежде обладал аббат.
Парламент собрался на очередную сессию, поэтому Королевская улица выглядела оживленнее и красочнее, чем обычно. Она была беспорядочно утыкана самыми разношерстными строениями, убогие лачуги соседствовали с двухэтажными домами богатых торговцев. Улица провоняла запахами, проистекавшими из многочисленных дубилен и кирпичного дела мастерских, расположенных на ее задворках. Я помнил, как в прошлом году, после традиционной ежегодной процессии судей, которые, облачившись в свои мантии, следовали в Вестминстер-холл, они жаловались, что по пути им приходилось проталкиваться через отары овец и стада коров, которых гнали на рынок.
Нам тоже пришлось поорудовать локтями, чтобы протиснуться сквозь толпу к дворцовому двору, минуя хозяев лавок, которые во все горло расхваливали свой товар. Уличных торговцев было несметное множество. Некоторые продавали свой товар прямо с повозок, запряженных ослами, другие – с лотков, которые висели у них на шеях на широких лямках. Тех из них, что пытались приблизиться к нам, Барак разгонял энергичными взмахами рук. Несколько одетых в лохмотья, но мускулистых молодых людей с интересом поглядывали на высокомерного вида господина средних лет, который важно шествовал по улице. Он был одет в длинную, отороченную соболиным мехом накидку и богатый дублет.
«Наверное, какой-нибудь член парламента из провинции, – подумал я. – Нашел место и время кичиться своим богатством!»
Если бы дело происходило после наступления темноты, я не дал бы за его кошелек – а то и жизнь – и дохлой мухи.
– Расследование начинается завтра, – сказал я Бараку. – Прости, я забыл тебе об этом сообщить.
– Я должен на нем присутствовать?
– Да. И Дороти тоже. Бедная женщина, это станет для нее еще одним испытанием. Они с Роджером так любили друг друга.
– Она выдержит?
– Надеюсь, что да. Дороти сильная. Сегодня утром я зашел проведать ее. Она все такая же тихая и белая как полотно. – Я прикусил губу. – Надеюсь, писаки не пронюхают о случившемся раньше времени, иначе они разнесут эту историю по всему городу.
– Да, причем с большим удовольствием.
– Я знаю. Клянусь смертью Спасителя, от этого коронера Броуна толку никакого. Расследование должно было начаться еще вчера, поскольку сегодня убийца уже может находиться в другом графстве.
Я в отчаянии покачал головой.
– Я сам навещу Гая, чтобы узнать, что дало вскрытие и осмотр тела.
Дорогу мне преградил оборванный коробейник. На шее у него висел лоток, наполненный дешевыми побрякушками.
– Кольца и броши, сэр! – оглушительно завопил он. – Для вашей дамы! Прямиком из Венеции!
Я обошел оборванца.
Мы почти подошли к новому дворцу, прямо впереди были огромные ворота, ведущие в чертоги Вестминстерского аббатства. Толпы людей стали гуще, и, проходя под аркой ворот, я едва не споткнулся об уличного шулера, который сидел, разложив перед собой крапленые карты, и призывал прохожих «попытать счастья». Мы вошли на широкий Вестминстерский двор, который уже успели заполнить юристы. Часы на башне показывали половину десятого. Мы успели почти вовремя.
– Тамми сказала, что видела вас недавно, – проговорил Барак. – Будто бы вы нас навещали.
Значит, она ему все же рассказала. Может быть, для того, чтобы таким образом надавить на меня и заставить поговорить с ее мужем? Но сейчас время для этого было явно не подходящим.
– Я проезжал мимо Олд-Бардж, возвращаясь от Гая, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно более непринужденно. – В твоей берлоге царит ужасающая сырость.
Барак с мрачным видом передернул плечами.
– Я бы переехал, если бы ребенок остался жив. Но судьба распорядилась иначе.
– Тамазин выглядит немного… подавленной.
– Никак не может успокоиться после смерти малыша. В отличие от меня.
В его голосе зазвучали жесткие нотки.
– Она полна бабьих слабостей. Куда только подевалась ее прежняя сила духа?
Барак не смотрел мне в глаза, что случалось крайне редко.
Я увидел, что расположенный в центре двора фонтан под куполом, который простоял замерзшим всю зиму, снова работает, весело брызгая водой. Невольно я вспомнил фонтан в Линкольнс-Инн и на мгновение закрыл глаза.
Уайтхолл представлял собой небольшой зал, к которому от входа вел заполненный людьми коридор. По обе стороны коридора вдоль стен стояли скамьи, а на них, робко поджимая под себя ноги, сидели истцы и смотрели на юристов, оккупировавших остальное пространство. Сюда в поисках правды стекался бедный люд со всей страны, надеясь на то, что барристеры, состоящие на государственном содержании, решат все их беды. На многих просителях была грубая домотканая одежда деревенских
