Отец выказал нам свои истинные чувства. Его любовь к сыновьям была лишь слабым проявлением физического родства, она не проникла в глубь его существа, и его сердце осталось не тронутым отцовской привязанностью.
Эта горькая правда причинила мне жестокую боль. Наконец-то я знал, где мое место. Ненависть отца к его врагам была куда глубже, чем любовь к сыновьям. И в тот самый момент почувствовал, что буду дураком, если потрачу зря еще хоть одно мгновение своей жизни.
Я знал теперь, что уеду, и уеду очень скоро. И, покидая отца навсегда, буду сожалеть ничуть не больше, чем он, посылая на смерть собственного сына. Единственной трудностью для меня была организация отъезда матери и ее детей.
Мы с братьями молча ушли. Только младший из нас порадовал гордость отца, выразив готовность пожертвовать собой ради его джихада.
Прождав еще несколько дней, я наконец получил возможность переговорить с отцом наедине. Увидел, как он идет из одного здания в другое. Перед этим я долго сидел в засаде, стараясь выждать момент, когда рядом с ним не будет всей его свиты.
И хотя он сделал вид, что не замечает меня, я заговорил:
— Отец. Меня беспокоит здоровье моей матери. Она уже в том возрасте, когда рожать детей становится опасно. Ты не разрешишь мне отвезти ее в Сирию, к ее матери? Думаю, тогда не будет риска ее потерять.
Отец ничего не ответил, но быстро взглянул мне в лицо. Я знал, что в последнее время чувства отца ко мне охладели до такой степени, что это принимало угрожающие для меня формы.
Но меня ничто не могло остановить, Я стал одержим, как несколько лет назад, когда донимал отца разговорами о том, что ненавижу насилие, заполонившее всю мою жизнь.
И на следующий день я вновь обратился к нему с той же просьбой.
Я все время умолял его об одном и том же: отвезти мать туда, где ей будет лучше рожать ребенка. Старался хотя бы раз в день напомнить ему об этом, иногда дважды в день — и всегда в присутствии других мужчин, потому что больше не представлялось случая остаться с ним наедине.
После десяти дней такого преследования отец в конце концов прислал за мной одного из своих людей. Я пошел к отцу с неохотой, опасаясь, что он, устав от моих приставаний, решил посадить меня под замок.
Когда я вошел, он встретил меня без особой радости, но оказалось, что мои доводы возымели действие.
— Хорошо, Омар, — согласился он, — твоя мать может поехать в Сирию рожать ребенка.
Он посмотрел на меня с неприязнью, словно давая мне последний шанс передумать.
— Да, отец. Я отвезу ее.
Он воздел руки к небу.
— Помни, Омар: тебе придется держать ответ перед Господом.
Другими словами, отец хотел сказать, что, по его мнению, покидая его в такой момент, я предавал свою веру. Я повторил:
— Да, отец. Я отвечу перед Господом. Я отвезу мать в Сирию.
Отец вздохнул, потом подозвал к себе одного из своих людей и дал ему немного денег. Потом дал мне знак взять деньги у того из рук.
— Если ты будешь бережлив, этого хватит, чтобы добраться в Сирию. Помни, ты отвечаешь за безопасность матери.
— А дети? Можно матери взять с собой младших детей?
Отец помолчал, потом высказал свое решение:
— Она может взять Рукхайю. И Абдул-Рахмана.
Рукхайе было всего два года, так что это меня не удивило. Абдул-Рахман поможет нам с матерью в дороге. Но как же другие дети, которым мать была необходима?
— А как же Иман? Ладин? — спросил я.
Иман было всего девять, а Ладину пять. Оба ребенка были очень застенчивыми, они привыкли все время проводить с матерью. Я не хотел оставлять их в Афганистане, потому что, увезя мать из этой страны, надеялся уговорить ее не возвращаться назад.
Но отец был слишком хитер: он знал, что мать не сможет навеки расстаться с Иман и Ладином.
— Нет. Иман и Бакр (так отец называл Ладина) должны остаться со мной. Только Рукхайя и Абдул- Рахман. Больше никто.
Я попытался снова. Стал умолять его отпустить малышей с нами, но он нетерпеливо вскинул руку:
— Нет. Ты же знаешь, что спорить бесполезно. И больше не заговаривай об этом. Только Рукхайя и Абдул-Рахман.
Я кивнул. Я сделал всё, что мог. Побеспокоюсь о младших детях потом. А пока отвезу мать туда, где она будет в безопасности.
Получив разрешение отца, я помчался домой сообщить матери, что мы скоро уезжаем. Хоть она и ни разу не выражала желания уехать, я увидел, как ее лицо просияло, правда, она огорчилась, узнав, что Иман и Ладин останутся здесь.
Но в тот момент я об этом не думал.
Мы уезжали из Афганистана.
Наша радость тут же сменилась огорчением. Когда мать сказала Иман и Ладину, что ненадолго уедет, оба разнервничались и выглядели до смерти напуганными. После долгих объяснений малышка Иман приняла с покорностью свою судьбу, потому что привыкла делать то, что ей велят, но Ладин никак не мог успокоиться. Он плакал жалобно и безутешно, оттого что мать уезжала без него. И даже мысль, что у него появится новый братик или сестренка, не помогла унять его страдания.
Меня продолжали терзать раздумья о больших планах отца — тех, о которых меня предупреждал Абу-Хаади. Я молился, чтобы отец отменил их или хотя бы отложил до того момента, когда мне удастся вытащить отсюда Иман и Ладина.
В день отъезда мы все были на нервах. Ладин продолжал ныть, умоляя взять его с собой. Наконец он совсем раскис и громко зарыдал. Он следовал за мной по пятам, дергал за штанину и повторял:
— Братец, возьми меня с собой. Братец, возьми меня с собой.
Мне пришла в голову мысль схватить его украдкой, когда никто не видит, и, шепнув, чтобы сидел тихо, засунуть под матрас в кузов машины, но мне не представилось такой возможности. Отец и его люди все время наблюдали за нами, их зоркие, словно у ястребов, глаза не упускали ни одной мелочи. Кроме того, отец решил, что моя сестра Фатима и ее муж Мухаммед проводят нас до границы Пакистана.
Честно говоря, меня это обрадовало. Дороги Афганистана опасны, там полно головорезов. Но они дважды подумают, прежде чем наброситься на трех вооруженных мужчин.
Я крикнул матери, что пора ехать. Она медленно подошла ко мне, Фатима встала возле нее. Сестра держала на руках маленькую Рукхайю. Мне предстояло первому вести машину, и я уселся за руль. Мухаммед и Абдул-Рахман заняли места впереди, а мать с девочками забрались на заднее сиденье.
И вдруг я увидел, что отец идет к автомобилю. Сердце мое замерло. Я испугался, что он передумал. Но он только хотел попрощаться с матерью. Они что-то тихо сказали друг другу — я не расслышал слов.
Я не испытывал грусти, покидая отца. Я уже много лет восставал против того, что он делал. Трагедия заключалась в том, что пришлось оставить здесь Ладина и Иман. Бросить младших брата и сестру на произвол судьбы… Это было самым трудным решением в моей жизни.
Уезжая прочь от отца и его переполненной ненавистью и насилием жизни, я обернулся, в последний раз взглянув на его высокую фигуру, вскоре исчезнувшую вдалеке. И в тот момент понял, что бежал из Афганистана не в поисках счастья. Единственное, чего я искал, — это мирная жизнь.
ГЛАВА 27. В Сирию
