подъехал к привокзальной площади, он тут же вырос подле машины.
– Попался? – сказал он.
– Чего же это я попался?
– Ну так…
– Залезай, – предложил я. – А то в девять тебе уже нужно быть в постели.
– Верно.
Он принялся сосредоточенно изучать дорогу. Настолько сосредоточенно, что я даже усомнился в факте его постоянного проживания в Берлине. Человек, который постоянно живет в городе, не станет так таращить на улицу глаза. Я поспешил поделиться с ним своими наблюдениями.
– Вовсе я не таращусь! – обиделся он. – Просто я сосредоточился на лобовом стекле. Одно небольшое упражнение из разработанной мной системы.
– Может быть, ты хотя бы из вежливости сосредоточишься и на водителе? Мы ведь с тобой сто лет не виделись.
– Сейчас. Сначала сосредоточусь на стекле, а потом и на водителе.
– И на том спасибо.
Я немного подождал, когда, наконец, с упражнением будет покончено, и принялся рассуждать вслух о том, какие замечательные времена канули в Лету. Какие у нас были замечательные друзья! А сейчас они разбрелись по всему свету: кто в Израиле, кто в Америке, кто в Австралии, кто в Канаде, а он, Бобо, здесь – в Германии. Все же время – очень подлая и беспощадная штука.
Бобо со мной готов был согласиться, только время не желал давать в обиду. Нужно учиться не бояться времени. Ведь если вдуматься, трудно найти более безобидную вещь.
Беседуя подобным образом, мы добрались до Паризэ штрассе.
– Вот здесь я и живу, – воскликнул я, отпирая дверь.
Я увидел, что Малышка и Тролль в коридоре учинили игру в чехарду. При этом они бесцеремонно топтались по Саймону, который, естественно, и ухом не вел.
– Привет, – проговорил Бобо.
Вначале я подумал, что он обращается к Саймону. Тем более, что тот посмотрел в нашу сторону и приподнял морду. Но Бобо сперва протянул руку Троллю и представился, а затем галантно поцеловал руку Малышке. Я оторопел.
– Здорово! – воскликнул Бобо. – Ты, оказывается, движешься в том же направлении, что и я. И даже в каком-то смысле добился более любопытных результатов.
– Что ты имеешь в виду? – не понял я.
– Опыты с разделением сознания. Я тоже экспериментирую в этой области: так сказать, с раздвоением личности и перемещением духа в пространстве. Но личность моя разделяется лишь на духовное и телесное. У тебя же все куда более сложно. Малышка и Тролль – это ты. Но ты делегируешь им только часть своего сознания, поэтому в состоянии при этом бодрствовать и даже общаться с самим собой.
– Да? – В какой-то мере я был польщен. – Никогда не задумывался над этим с научной точки зрения.
– Но как ты этого достиг?
– Не знаю. Просто одно время по вечерам я входил в состояние релаксации. Тогда и вызвал Малышку к жизни. А Тролль появился сам. Поначалу они возникали только в эти минуты, а потом остались навсегда.
– Наверное, требовалось испытать какое-то особо сильное чувство, чтобы подобное получилось.
– Ты прав, – согласился я, – одиночество – довольно сильная вещь.
Мы прошли в комнату. Я выставил на стол бутылку «Метаксы» и отправился на кухню тушить куриные ножки. Компанию мне составлял лишь Саймон, привлеченный приятным запахом. Накануне я купил помидоров, огурцов, картошки и лука. Я пожарил картошку, нарезал салат и начал переносить еду в комнату.
Троица в это время о чем-то оживленно беседовала.
– Я думал, что мы с тобой посидим, вспомним молодость, – не без обиды заметил я. – А ты общаешься только с моими фантомами.
– Чудило! – возразил Бобо. – Ведь они – это ты. И, общаясь с ними, тем самым я общаюсь с тобой.
– Не-е-ет, – Тролль отрицательно покачал указательным пальцем. – Он – это он, а мы – это мы.
– Вы – это он, как тут ни крути.
– Мы мыслим, значит, мы существуем.
– Это он мыслит.
– Но он меня любит! – воскликнула Малышка. Потом осеклась: – Вернее, утверждает, что любит. Значит, он любит самого себя?
– Если его больше некому любить, ему приходится это делать самому.
– Это означает, что если его, наконец, кто-то полюбит, то я исчезну?
– Очень может быть.
