взгляд.
— Знаю, — коротко ответил он.
— Пока все, — заключил Лосев. — По первому кругу знакомств. Теперь второй круг. Шанина Диму знаете?
— Представьте себе, знаю, — с вызовом ответил Глинский.
— Бобрикова?
— Тоже знаю.
— Нину Сергеевну?
— Знаю.
С каждым новым именем настроение Глинского все больше портилось. Он начинал злиться и трусить тоже. Лосев делал вид, что ничего не замечает, и все так же спокойно и ровно продолжал спрашивать.
— А Льва Константиновича знаете?
— Знаю… — В голосе Глинского впервые мелькнула неуверенность.
— Виктора Коменкова?
— Ну, к этого знаю. Что из того?
— А вы не догадываетесь?
— Даже не собираюсь догадываться. И вообще… — Глинский все больше начинал нервничать. — Бросьте ваши дурацкие вопросы. Я вам могу еще сотню знакомых назвать.
— Не надо. Пока хватит, — возразил Лосев. — Это ведь не только круг ваших знакомых, но и — круг известных нам дел, точнее, преступлений. И вы все прекрасно уловили, не притворяйтесь.
— Вы мне лучше загадки не загадывайте, — угрожающе произнес Глинский. — А то я вообще больше слова не скажу, увидите.
— Ладно, — покладисто, даже охотно согласился Лосев. — Не буду загадывать загадок. — И, неожиданно вынув из папки изготовленную Глинским доверенность, резко спросил: — Вы писали? Глинский бросил взгляд на бланк, секунду помедлил, потом нахально посмотрел на Виталию, с вызовом сказал:
— Ну, допустим, я.
Лосев вынул вторую доверенность.
— А эту?
— Ого! Какая коллекция! Ну, и эту писал.
— Такое признание делает вам месть, Глинский, — усмехнулся Виталий. — Выходит, сообразили, что отпираться бесполезно?
— Что я сообразил, вес не касается.
— Ладно. Так кто же вам платил за эту работу?
— Никто. Так, знаете, баловался, — насмешливо ответил Глинский.
— Ну, побаловались и кому отдали?
— Выбросил, И кто-то, видимо, подобрал.
— Так. Значит, на вопросы отвечать не желаете?
— А вы это только что сообразили?
— А вы сообразили, почему прокурор дал санкцию на ваш арест? Это был для Лосева тот редчайший случай, когда человек оказался до такой степени враждебен и ненавистен ему, внутренне неприемлем, что контакт с ним никак не возникал, просто не мог возникнуть. И Виталий сам начинал злиться и нервничать.
— Скажите, Глинский, почему вы работаете вахтером?
— К вашему сведению, у нас любой труд почетен.
— А какое у вас образование?
— Вас не касается. Впрочем… Кончил педагогический. Так сказать, учитель.
— Почему же стали вахтером, интересно?
— Почему вахтером? — снисходительно переспросил Глинский. — Пожелал. Больше, знаете, свободного времени… для самообразования. И вообще, — он пожал плечами, — я устроен так, что карьеру делать не хочу. У меня другие радости в жизни. Вот, например, женщины. Это прекрасно!
— И деньги?
— И деньги, — охотно согласился Глинский, ехидно блестя глазами. — Вам это, конечно, чуждо, я понимаю.
— Почему же? Но вахтер получает мало.
— Зато остается время для приработков.
— И вы своей жизнью довольны?
— Вполне. Только оставьте меня в покое.
— Исключается. Самой вашей жизнью. Входит, так сказать, в условие. И при таких условиях жизнь ваша не так уж привлекательна, мне кажется. Скажите, у вас еще не было судимости? Мы не успели проверить.
— Можете не проверять. Не было.
— Тогда понятно. Жизнь этой стороной к вам просто еще не повернулась. Но учитывать это вы должны были как умный человек. Порок-то ведь всегда наказывается. Это еще, кажется, в библии сказано. Ну, допустим, получили вы от Льва Константиновича какую-нибудь жалкую тысячу рублей…
— Ну, знаете! Вы меня…
— Пожалуйста, — оборвал его Виталий, словно его интересовали не факты, а сам спор о жизни. — Допустим, вы получили даже пять процентов от…
— Десять! — в свою очередь, запальчиво оборвал его Глинский. — Десять, не меньше!
— Пусть даже десять. Но сегодня он их вам вручил, а завтра…
— При чем тут завтра? Я сегодня же на них куплю, что хотите, любую машину, пол — «Березки», любую женщину, наконец! Согласитесь, здесь стоит рискнуть, черт возьми!
Глинский зло стукнул кулаком по колену.
— Это не риск, — возразил Лосев. — Это всегда в конечном счете проигрыш. Катастрофа, Об этом Лев Константинович вас, конечно, не предупредил, когда пригласил, а точнее, заманил…
— Условия ставил я! Можете у него самого спросить.
— И спросим.
— Вот-вот. И спросите. И у Нинки можете спросить.
— А не скажут они, что организатор всего этого вы? Что, допустим, тот же Лев Константинович вообще в этом не замешан? В самом деле, вы смотрите, что получается. Вы изготовили фальшивые доверенности, вы через ту же Маргариту Евсеевну нашли подходящего фондодержателя и через Веру тоже. Затем вручили эту доверенность, скажем, Шанину, и тот со Смоляковым, это шофер…
— Да знаю я его, — отмахнулся неожиданно встревожившийся Глинский.
— … Так вот, Шанин со Смоляковым получили после этого товар и отвезли, предположим, в цех к Свиридову, в Лялюшки — есть, знаете, такая…
— Знаю, — вновь напряженно оборвал его Глинский.
— … Вот они и отвезли. И все. При чем здесь Лев Константинович, спрашивается?
— При чем? — слегка обескураженно переспросил Глинский. — А идея чья? А кто, извините, всех нашел, дал задания?
— А он разве письменные указания какие-нибудь давал вам? Или свидетели тут были? Да вы просто хотите утопить невинного человека, вы и, скажем, тот же Шанин, если он такие же показания даст. Хотите снять с себя дополнительную ответственность как главарь. Это все любой адвокат докажет. Вот вам и ваша распрекрасная жизнь. Ведь хищения-то колоссальные, Глинский. И соответствующая статья по такому случаю…
— Стойте, стойте! — прервал Глинский. — Вы куда поворачиваете? Тоже в его адвокаты записались?
— Да нет. Сама ситуация так поворачивается, не заметили разве?
— Бросьте! Шантажируете, да? Запугиваете? — дрожа от волнения и ярости прошипел Глинский: — Не пройдет!
— А зачем мне вас шантажировать и запугивать? — недобро усмехнулся Лосев. — Мне от вас ничего
