Мы бежали к взлетным полосам, задыхаясь, хрипя от недостатка воздуха. Позади еще шел бой. Быстрее! Быстрей! Успеем, если у нас есть шанс, то обязательно успеем — не имеем права не успеть, потому что дороги назад нет. Выбор сделан.
Вот показались купола космодрома, бегающие люди, не разобрать — свои или лунники. Хотя… какая разница! Перед глазами — розоватая пелена, грудь кажется отлитой из свинца.
— Леша… мы куда?…
— Заткнись… дыхание собьешь… тогда — крышка…
Истребитель я заметил на ответвлении от третьей слева полосы. Рядом копошились двое в серых скафандрах.
Два патрона. Две вспышки. Две жизни. Счетчик…
— Забирайся на место второго пилота.
Катя подпрыгнула, зацепилась за край кабины, попыталась подтянуться и соскользнула вниз, плавно упала сначала на колени, а затем навзничь, прислонившись задней частью шлема к шасси.
— Не могу… кислород…
— Вставай! — заорал я, вдруг почувствовав какой-хо животный страх. — Вста-а-ать!!!
Отбрасывая «АКЛ», я подбежал к ней и стал поднимать, изо всех сил дергая за руки… Розовые волны плыли впереди, их движения укачивали, успокаивали… а под ребрами толкалось что-то противное, мешающее прилечь и отдохнуть… Оставьте! Мне нужно всего лишь чуть-чуть поспать… набраться сил…
Всполох белого сияния на мгновение ослепил меня. Все, пилотам дали зеленый свет. Через пару минут от космодрома и тюрьмы не останется ни единой молекулы. Плазменные ракеты — это не шутка!
Я потряс головой, отгоняя радужные круги и желтенькие искры, кружащие вокруг бесформенными медузами и роем фантасмагорических неземных пчел. Поднялся. Взял Катю сзади под мышки и одним рывком перебросил ее через бортик открытой кабины. Кажется, на запястье порвал мышцу или сухожилие… Не важно. Главное — взлететь. В «МиГе» система регенерации и запасной кислород есть. Много кислорода, даже для двоих слишком много…
Подтянулся. Перекинул сначала одну ногу, потом вторую…
Еще одна плазменная вспышка. Уже ближе! Еще одна! Быстро! Купол кабины — закрыть. Кнопка. Огромное стекло стало опускаться. Медленно, твою мать, медленно же! Так, тормоза, зажигание, форсаж.
Почти вертикально мы ушли в чернь космоса, оставляя позади пылающий ад чужого мира. Оставляя собственные кошмары и мечты. И совесть — одну на Двоих…
С трудом отрывая пульсирующую левую руку от гашетки, я сбросил мощность двигателей, чтобы отки-нуть шлемы. Но истребитель тут же начал терять высоту. Пришлось снова дать форсаж, устремляя нос прямо в Дрожащее пятно Земли. Розовая дымка, сон, сон… Хоть бы ей хватило воздуха, пока я не открою шлем. В кабине, судя по показаниям тахометра, уже нормальное давление, а значит — воздух! Воздух!..
Из зоны притяжения Луны мы вышли примерно через сорок секунд. Я дернул рычаг на себя, сбрасывая тягу до одной четвертой. Сорвал предохранительную скобу с левой стороны шлема и отщелкнул его. Вздохнул до помутнения. Боже, как это прекрасно — дышать!
В кабине было холодно — градусов пять выше нуля. Изо рта вырывались клубы пара.
Теперь Катя. Я аккуратно, чтобы не сбить штурвал, перевернулся, цепляясь за все проклятым скафандром, сорвал с нее гермошлем. Отсоединив на своих руках неудобные перчатки, я принялся шлепать ее по бледным щекам. Ну же! Мы на полпути домой, девочка! Очнись! Очнись!!!
Несмелый вздох. Белесая струйка пара между губами!
— Ну вот, молодец! Дыши, девочка, дыши!
Она со свистом втянула в себя воздух, захрипела, дернулась, закашлялась и открыла безумные глаза. Через секунду ее стошнило.
— Вот и все, вот и все хорошо… — шептал я, возвращаясь на свое место. — Дыши. Мы летим домой, слышишь, мы летим домой!
— Холодно…
— Это ничего, это не страшно. — Я поправил штурвал, выравнивая курс, глянул на монитор бортового компьютера. Нужно набрать скорость, чтобы не два дня в космосе болтаться. — Сейчас будут перегрузки, сядь удобнее и запрокинь голову назад. Глаза не закрывай ни в коем случае, а то вывернет опять.
— Холодно, Лешка…
— Терпи. Самое страшное — позади. Ты же хотела домой? Вот мы скоро и будем дома. А там что- нибудь придумаем… Раз замерзла, значит, на море поедем греться.
Не думал, что врать так трудно. Никуда мы не поедем. Вдруг неимоверно повезет? Вдруг мне удастся приземлиться, что само по себе почти невероятно, потому что одно дело просто посадить самолет, а другое — рассчитать траекторию посадки с орбиты, через плотные слои атмосферы продраться, не сгорев — но вдруг?… После сесть где-нибудь подальше от городов, потому как никакой аэродром нас не примет. И даже если самолет не собьют установки ПВО или другие истребители, если мы умудримся не промахнуться мимо России, все равно этот мир уже не наш. Федеральный розыск. Меня — под трибунал, Кате — вышак, без разговоров. Это при условии, что на месте не хлопнут.
— Правда на море поедем?…
— Приготовься.
Перегрузки были не очень большие, 3–4 «g», но Кате и этого хватило, чтобы пару раз потерять сознание. В кабине стало немного теплее, хотя руки все равно мерзли.
Мы молчали. Неслись сквозь пустоту, мимо яркого блика Солнца, мимо белых игл звезд. И молчали. Наверное, оба понимали, что, разорвав прошлое, мы не смогли придумать будущего. Земля голубой полусферой возвышалась над нами, мы бежали от ужаса чужого мира в надежде, что она приютит нас. Что она простит.
Но выбор между смертью и пустотой был сделан. Нас уже никто не ждал.
— Катя… — позвал я, глядя на монитор и передвигая штурвал слегка вправо. Запястье ломило, кисть почти онемела. — Катя!
— Что?
— Сейчас трясти будет, постарайся как можно меньше двигаться и не напрягать мышцы. Попробуем сесть.
— Лешка, нас не собьют?
— Не знаю.
Истребитель задрожал, цифры на экране стремительно менялись.
— Скажи… — Катя осеклась, закашлялась и несколько раз стукнула меня по плечу. Гул за бортом нарастал. Она проорала: — Скажи, ты простил меня?
— Замолчи! Не мешай, а то нас закрутит и по облакам размажет! — крикнул я в ответ. Уставился на оранжевые всполохи разрезаемой атмосферы, вцепился в мелко вибрирующий под пальцами штурвал.
— Скажи! — требовательно прокричала она. — Скажи мне…
Гул двигателей и рассекаемого воздуха стал невыносимым, он уже ощущался всем телом. Каждый нерв был частью нашего летящего к планете болида. Температура за считанные секунды поднялась, и теперь было жарко до духоты — внутренняя система кондиционирования не справлялась.
Я часто моргал, чтобы сбить собирающиеся на тяжелых веках капли пота. Главное — не попасть в турбулентные зоны, не сильно отклониться от глиссады. Угол держать, а потом вовремя сбросить скорость, не уйти в штопор…
Впереди — сплошная раскаленная линза воздуха. Жарко! Все железные приборы и детали нагрелись так, что до них нельзя дотронуться. Штурвал прирос к ладоням и медленно выжигает немеющую кожу. Пот застилает глаза. Я, кажется, кричу, чтобы услышать самого себя и не потерять сознание… Бесполезно… не слышу, и на миг отключаюсь…
Сознание возвращается резко, наверное, от особо зверского толчка. Так же держу штурвал мертвой хваткой, так же не чувствую собственных рук.
Но за постепенно остывающим стеклом кабины уже нет огня. Там — Земля. Точнее, уже — земля, с маленькой буквы. Там дороги, леса и реки. Такие родные…
