К Арно подошел рыцарь гигантского роста, фигурой напоминающий медведя и одетый в экстравагантный костюм: наполовину красный – наполовину синий. Быстро согнувшись, с ловкостью, казавшейся невозможной для такого огромного существа, он поднял рукавицу. Потом повернулся к черному рыцарю.
– Ты хотел сражаться с принцем, сеньор де ла Шатеньерэ, так можешь довольствоваться кровью Людовика Святого, пусть даже и подпорченной бастардством… Я Лионель де Бурбон, Вандомский Бастард, и я тебе говорю, что ты нагло врешь!
Катрин еле держалась на ногах. Боясь упасть, она инстинктивно искала поддержки. И нашла ее, опершись на крепкую руку стоявшей рядом мадам Эрменгарды. Раздутые ноздри, расширенные зрачки – казалось, что графиня бьет копытом, как боевой конь, услышавший звук трубы. Сцена, разыгрывавшаяся перед ней, захватила ее целиком, она явно наслаждалась. Она пожирала сверкающим взглядом мощный черный силуэт, и необъятная грудь ее волновалась…
Тем временем рыцарь абсолютно хладнокровно изучал гигантскую фигуру противника. Видимо, он остался доволен результатами этого изучения, потому что, пожав широкими плечами, одетыми в сталь, сказал:
– Согласен на кровь Людовика Святого, хоть и удивительно впутывать ее в подобное дело! Следовательно, сеньор бастард, я буду иметь честь отрезать тебе уши вместо ушей твоего хозяина. Но запомни хорошенько: я вызываю тебя на Божий суд. Ты предпочитаешь защищать дело Филиппа Бургундского, я атакую тебя во имя моего господина. Здесь не идет речь о куртуазном поединке в честь прекрасной дамы. Мы будем биться до последнего, до смерти одного из нас или до того, как кто-то попросит пощады.
Катрин глухо простонала, и Гарен это услышал. Он искоса посмотрел на нее, но ничего не сказал. Мадам Эрменгарда тоже услышала и пожала плечами.
– Не будьте такой чувствительной, моя дорогая! Суд Господень – это очень увлекательно, и я надеюсь, что Господь будет справедлив к этому молодому человеку. По-моему, он великолепен! Как его зовут? Монсальви? Мне кажется, древний род и достойный!
Доброжелательность графини немного поддержала Катрин. В этом хоре ненависти вокруг Арно вдруг прозвучали несколько дружелюбных ноток. Это успокаивало. Но тут же раздался и другой голос. Герцог сухо спросил черного рыцаря, есть ли у него секундант.
– Черт возьми! – воскликнул Артур де Ришмон. – Если нет, я готов предложить свой меч. Перед нами доблестный воин – я видел его в битве при Азенкуре. Не обижайтесь, монсеньор, это братство по оружию.
– Я поддержу вас, – взволнованно вмешалась его невеста Маргарита. – Этот рыцарь – младший брат человека, который жил в нашем доме в Гюйенне, – прекрасного человека, которого жестоко избили парижане в страшные дни Кабоша. Я умоляла спасти его жизнь, но отец отказал мне. Если вы встанете на сторону Арно де Монсальви, вы будете дважды достойны носить мои цвета. Я не одобряю моего брата.
Растроганный Ришмон взял руку своей светловолосой невесты и нежно поцеловал ее.
– Добрая дама! Мое сердце не ошиблось, выбрав вас!
Но в это время Арно, поприветствовав бретонца, гордо указал на другого рыцаря, тоже вооруженного до зубов и только что появившегося в дверях.
– Мессир Сентрайль поможет мне, если необходимо.
У вошедшего была непокрытая голова с рыжей, как морковка, шевелюрой и насмешливая улыбка. Он тоже был высок и крепок. Названный по имени, он шагнул вперед и приветствовал собравшихся. Филипп Бургундский с усилием поднялся с трона, продолжая держаться за подлокотник.
– Господа, – сказал он, – если Богу будет угодно, то, чтобы не осквернять землю епископа Амьенского, в чьих владениях мы сейчас находимся, ваша встреча, которую рассудит Господь, состоится у меня в Аррасе через три дня. Даю вам слово, что вас встретят там вежливо и вы будете в безопасности. А теперь, раз уж этот вечер праздничный, давайте забудем о битвах и присоединимся к моим гостям…
Гордость наконец пришла на помощь Филиппу. Он взял себя в руки, и никто не мог бы догадаться о чувствах, бушующих в нем после этого публичного оскорбления. Он в высшей степени обладал достоинством и ощущением своего ранга принца-монарха. Кроме того, он был уверен в огромной силе Вандомского Бастарда и мог без особенных издержек позволить себе роскошь показать себя великодушным и предложить гостеприимство даже заклятому врагу.
Но Арно де Монсальви хладнокровно надел шлем и резким щелчком поднял забрало. Его черные глаза снова скрестились с серыми глазами Филиппа.
– Большое спасибо, господин герцог! Но что касается меня, мои враги остаются моими врагами, и я числю врагов моего принца в их первых рядах. Я пью только с друзьями. Мы встретимся через три дня на поединке… А сейчас мы вернемся в Гиз.
Коротко поклонившись, рыцарь повернулся и медленно пошел к двери. Но перед этим его взгляд скользнул по толпе, на мгновение задержавшись на готовой разрыдаться Катрин, и молодая женщина увидела молнию, сверкнувшую в его черных глаза. Она инстинктивно, едва уловимым движением потянулась к нему, но Арно де Монсальви был уже далеко. Вскоре двери закрылись, и, когда черный силуэт исчез из виду, Катрин показалось, что все огни разом погасли и просторный зал стал темным и холодным.
Поединок
Пир стал настоящей пыткой для Катрин. Ей так хотелось быть одной в тишине своей комнаты, чтобы думать о том, кто снова ворвался в ее жизнь. При виде Арно ее сердце замерло, но после ухода рыцаря оно забилось еще сильнее и упрямее. Когда черный силуэт исчез за дубовой дверью, Катрин понадобилось призвать на помощь весь свой здравый смысл и все самообладание, чтобы не кинуться за ним, настолько силен был порыв. Она не знала, как он встретил бы ее, но сама возможность говорить с ним, дотронуться до него, чувствовать на себе его тяжелый, без нежности, взгляд… О, за эту жалкую радость она отдала бы всех принцев земли! А за то, чтобы оказаться хоть на одну мимолетную секунду в его объятиях, она продала бы душу дьяволу.
Весь вечер она говорила, улыбалась, принимала комплименты своей красоте, но делала все это машинально. На самом деле Катрин мысленно уже оставила дворец в Амьене. Вслед за Монсальви и Сентрайлем она скакала по дороге в Гиз, где стояли лагерем люди короля Карла. Она видела вторым зрением, которое дается только любовью и которое так редко обманывает, черный силуэт, склоненный к шее лошади, четкий профиль, сжатые губы в тени шлема, она слышала тяжелый лошадиный галоп, бряцание доспехов и чуть ли не биение сердца Арно под его латами… Она была рядом с ним, напротив него, так близко, что ей казалось: у них одна плоть… Она не придала значения сухости тона Гарена, когда он сказал ей:
– Пойдемте домой.
Потому что ничто уже не имело значения: ни Гарен с его богатством, ни Филипп с его любовью – с того момента, как Арно приблизился к ней. Взгляд, который он бросил ей уходя, отнюдь не был ободряющим, но среди гнева и презрения она смогла прочитать и что-то вроде восторга. И этим слабым светом озарялись ее мечты. Конечно, он ее ненавидит, она более чем уверена, что он ее презирает, но ведь Абу-аль-Хаир говорил: он хочет ее! И, возвращаясь об руку с Гареном в дом над зеленым каналом, Катрин чувствовала, как к ней возвращаются силы для борьбы. Цель ее жизни стала ближе, вот она, совсем рядом, цель вовсе не недоступная, потому что если на племянницу суконщика гордый граф де Монсальви мог смотреть с пренебрежением, то мадам де Бразен вполне его достойна, Катрин сознавала, что брак поставил ее на одну ступень с Арно. Она вошла в его мир гордости и великолепия, хочет он этого или нет, и сегодня вечером она смогла убедиться в блеске и могуществе своей красоты. Сколько раз взгляд Филиппа останавливался на ней… и взгляды других тоже? Такие странно похожие взгляды, такие жадные… В этот вечер Катрин почувствовала себя способной смести все препятствия между собой и своей любовью, включая и ненависть Арно к Легуа, которую она поклялась вырвать из его сердца. Сможет ли он упрекнуть ее в смерти Мишеля, когда узнает, что она сама была близка к смерти, что ее отец был повешен, а дом разрушен? Катрин знала теперь, что она жаждет этого человека, совсем недавно такого далекого, что она жаждет его всеми силами своей души и не узнает отдыха и сна, пока не будет безвозвратно принадлежать ему.
Погруженная в свои мечты, Катрин вернулась домой, вошла в свою комнату и только тут вспомнила о муже, потому что заметила: на этот раз он последовал за ней в спальню. Он стоял, облокотившись на
