– Ну, тогда ваш будущий супруг. Это одно и то же.
Катрин обеими руками вцепилась в тяжелую лапу нормандца. Ей очень нужно было оправдать себя. Невозможно было больше жить под тяжестью этих обвинений.
– Послушай меня, Готье. Поверишь ли мне, я не только не собираюсь за него замуж, но и больше никогда не увижу его.
Великан не торопился отвечать, казалось, что он ищет ответ в глазах самой Катрин. Понемногу взгляд его смягчился. Он взял ее руки в свои.
– Да, – сказал он горячо, – я вам поверю, и еще с какой радостью! Теперь идемте, идемте скорей и скажите ей, что это неправда, что вы никогда не думали предавать мессира Арно. Она от этого так страдает!
Тристан Эрмит с удивлением смотрел на эту сцену. Он ничего не понимал в происходящем: чтобы Катрин, придворная дама, опустилась до оправдания перед этой деревенщиной? Такое не укладывалось в его голове. Катрин заметила его удивление и, улыбнувшись, сказала:
– Вам этого не понять, друг Тристан. Я все объясню вам позднее.
Он отсалютовал и, догадавшись, что нет смысла оставаться более свидетелем последующих событий, попросил, чтобы его проводили в дом, где он и его люди могли бы отдохнуть. Готье указал на заспанного монаха, который зевал, буквально выворачивая себе челюсти.
– Это брат Осеб, портье. Он займется вами. Лошадей нужно отвести в конюшню, люди могут переночевать на сеновале, а вам будет отведена отдельная комнатка.
Тристан еще раз поклонился Катрин и отправился догонять брата Осеба и солдат.
Молодая графиня с волнением переступила порог дома для гостей, который она покинула много месяцев назад вместе с Арно и Бернаром, уехав в Карлат, что почитала тогда за счастье. Всеми силами она старалась отогнать от себя печальные воспоминания. То, что ожидало ее здесь, требовало спокойствия и мужества.
В маленьком вестибюле с низкими потолками она обратилась к Готье:
– Где мой сын?
– В это время он уже спит.
– Я хочу посмотреть на него. Ведь мы так давно…
Готье улыбнулся, взял ее за руку.
– Идемте. Это вам придаст сил.
Он повел ее в маленькую темную комнатку, открытая дверь которой вела в другую, слабо освещенную. Катрин увидела Донасьену, жену Сатурнена, спавшую на скамеечке. Свеча отбрасывала свет на уставшее, морщинистое лицо старой женщины. Готье прошептал:
– Уже три ночи она дежурит у постели старой графини. Обычно она спит рядом с маленьким сеньором.
Тристан взял со стола свечу и осторожно зажег ее от факела, висевшего на стене перед входом в комнату. Вернувшись, он встал у изголовья кровати, где спал маленький Мишель, и поднес свечу поближе к мальчику. Зачарованная Катрин опустилась на колени, скрестив руки, как перед святой иконой.
– Боже мой! – шептала она… – Какой он красивый! И… как он похож на него, – добавила она дрожащим голосом.
Так оно и было: у белокурого маленького Мишеля уже сейчас ясно просматривались черты его отца. Круглые розовые щеки, на которые отбрасывали тень длинные, загнутые ресницы, были воплощением детской нежности, но в маленьком носике появилась гордость, а плотно сжатые губы превратились в волевую складку.
Сердце Катрин таяло от умиления, но она не осмелилась притронуться к мальчику. У него был вид спящего ангелочка, и она боялась разбудить его.
Готье, с гордым видом смотревший на ребенка, заметил это.
– Вы можете целовать его, – сказал он, улыбаясь. – Когда он спит, даже гром не в состоянии его разбудить.
Она нагнулась и поцеловала его в лоб. Мишель действительно не проснулся, но рот расплылся в улыбке.
– Мой маленький, – шептала Катрин ласково, – мой малыш!
Она осталась бы здесь до самого утра, стоя на коленях перед своим спящим сыном, но в соседней комнате раздался хриплый кашель. Подскочившая Донасьена поспешила в комнату и исчезла в темноте.
– Видимо, проснулась госпожа Изабелла, – сказал Готье.
– Я иду к ней, – ответила Катрин.
До нее дошли тревожные звуки частого дыхания, прерываемые приступами сухого кашля и хриплого присвиста. Она быстро побежала в маленькую комнату, похожую на бедную монашью келью. На кровати, стоявшей в углу, лежала очень похудевшая Изабелла де Монсальви. Над ней нагнулась Донасьена, пытаясь напоить ее теплым чаем, настоянным на травах, который она взяла со стоявшей рядом жаровни. Но старая женщина задыхалась и не могла сделать ни одного глотка. Катрин склонилась к ее изголовью. Как же она постарела и похудела со времени ее отъезда, какой она казалась хрупкой! Ее тело как бы стало невесомым, лишь сухой рот, жадно хватавший воздух, да увеличившиеся глаза выделялись на этом бескровном лице.
Донасьена разочарованно повернулась, чтобы поставить на место чашку с напитком, и увидела Катрин. Ее усталые глаза заблестели от радости и слез.
– Госпожа Катрин, – бормотала она. – Слава господу! Вы вовремя приехали.
Катрин прижала палец к губам, но старая женщина грустно покачала головой.
– Мы можем говорить. Она не слышит. У нее такой жар, что разговаривает она только в бреду.
Несколько несвязных слов слетело с пергаментных губ больной, и среди них потрясенная Катрин разобрала свое имя и имя Арно. Приступ кашля, от которого только что содрогалось тело старой женщины, понемногу утих. Лицо Изабеллы стало спокойнее, но дыхание оставалось затрудненным и хриплым, глаза выражали мольбу. Казалось, что в бреду Изабелла ужасно страдала, и Катрин почувствовала себя виновницей этих переживаний. Осторожно она взяла горячую руку, сжимавшую грубое одеяло, приложилась к ней губами, как часто делала раньше.
– Мама, – просила она тихо. – Мама, послушайте, взгляните на меня. Я здесь… рядом с вами. Это я, ваша дочь. Это Катрин… Катрин.
Что-то ожило в болезненном, мутном взгляде. Рот закрылся, потом открылся и просипел:
– Ка…трин…
– Да, это я… я здесь.
Глаза повернулись, взгляд стал более осмысленным и остановился на молодой женщине, сжимавшей ее сухие руки.
– Бесполезно, госпожа Катрин, – шептала Донасьена озабоченно. – Она отсутствует.
– Да нет. Она приходит в себя. Мама! Взгляните, вы узнаете меня?
Катрин напрягла всю свою волю, пытаясь пробиться к сознанию больной. Она так сильно желала поделиться своими силами, перелить их в утомленное тело, что в конце концов почувствовала поток энергии, соединявший их руки. Снова Катрин умоляла:
– Посмотрите на меня. Я Катрин, ваша дочь, жена Арно.
Дрожь пробежала по сухой коже Изабеллы при упоминании Арно. Взгляд ее просветлел и остановился на озабоченном лице молодой женщины.
– Катрин, – просипела она. – Вы вернулись?
– Да, мама… я вернулась. Я больше вас не покину… никогда.
Темные глаза больной посмотрели с беспокойством и недоверием:
– Вы… остаетесь? Но… тот молодой человек… Брезе?
– Он принял свои мечты за реальность. Я больше его не увижу. Я – Катрин де Монсальви, и я ею и останусь. Я жена Арно!
Выражение благодарности и облегчения разлилось по лицу больной. Рука, державшая руку Катрин, расслабилась, и легкая улыбка появилась на губах.
