– Я выиграл, – сказал я.
Я стоял на пляже. Ахлюстин отвязал меня от столба, и я, покачиваясь, побрел к морю. На пляж. Они шагали за мной. Молча.
На берегу я остановился и повернулся к ним.
Море волновалось, надвигался шторм, ветер дул с воды, даже не ветер, можно сказать, легкий ураган, он бросал в лицо острые песчинки. Наверное, я был похож на Пушкина, того, что на картине Айвазовского, но рисовал его не сам Айвазовский, а кто, я уже забыл. Пушкин там так еще смотрит в даль. Правда, он там не на пляже, а на валунах, но пляж тоже пойдет. И погода как раз подходящая.
Как раз для последней точки.
– Вы потерпели фиаско, – сказал я. – Полное и безоговорочное. А я выиграл. Ярослав прав.
Молчали.
– Я выиграл, – повторил я, – вы безобразны.
– Но… – Потягин не мог смириться просто так, Потягин должен был возражать.
Я остановил его взмахом руки.
– Ты, Виталий Потягин, пытался отравить меня квасом – это низость. Я полагал, ты устроишь что-то более благородное, как-никак председатель дискуссионного клуба «Дубрава»! Это низко и позорно. Я бы на твоем месте устроился в цирк!
Потягин потупился. Наверное, ему на самом деле было стыдно.
– Да, предводитель «дубравцев» показал себя с наилучшей стороны. Он – просто воплощение добра, я бы сказал даже по-другому – он Воин Добра! Впрочем, остальные тоже отличились. Взять, к примеру, Октябрину… Или нет, зачем ее брать, с ней и так все ясно. Взять Ярослава…
– Ярика не трогай! – прошипел Потягин. – Он один…
Я икнул. Специально и громко, эти вздрогнули.
– Тут ты, Потягин, пожалуй, прав, – сказал я. – Тут ты в десятку. Хлюст меня удивил. Не поддался. Уважаю его. Впрочем, исключения лишь подтверждают правила. В целом же мой эксперимент вполне удался. Даже больше чем удался – я предполагал, что мне понадобится около месяца, а вам хватило всего недели. За неделю с вас слетела вся шелуха, и вы предстали в своем истинном свете!
Потягин сжал кулаки.
– О, ты опять хочешь меня поколотить! – восхитился я. – На ботах натренировался? А где твоя плетка?
Потягин стух.
– Бунт подавлен?
Они промолчали.
– Эх вы, садисты, – укоризненно сказал я. – Настоящие живодеры. Гестаповская гвардия. Изуверы! Инквизиторы-самоучки!
– Может быть, – с горечью сказала Октябрина. – Я думаю, что ты прав. К сожалению… К сожалению, у всех нас оказались недостатки, мы оказались слабыми, и ты этим ловко воспользовался… Ты нас провел…
– И мы показали себя не с лучшей стороны, – почти что всхлипнул Потягин.
– Это уж точно, – улыбнулся я, – особенно ты, сеньор Потягин. Знаешь, раньше таких, как ты, называли потогонами. Потому что вы выжимали из несчастных ботов все соки! Вас всех бы так называли! И при первой же возможности вешали на пальмах! Вы – самые натуральные мелкие негодяи!
– Это так, – снова согласилась Октябрина. – Мы – мелкие негодяи. Зато ты – крупный негодяй! И то, что мы проиграли, совсем не означает, что ты победил!
Я расхохотался.
– Так и знал, что дело закончится дешевыми парадоксами, – сказал я. – Я победил безоговорочно, но никто из вас не хочет признать этот факт. Понимаю. Однако это все, дорогая Октябрина, философия. Причем самого пошлого, кухонного розлива. Цель нашего опыта – доказать, что темная сторона есть в каждом. И мы это с успехом проделали! У вас был выбор. Вы могли поступить, как Ахлюстин. Я не заставлял вас лупить ботов плетками!
– Но ты же сам сказал! – перебила Октябрина. – Ты же сам сказал, что ничего страшного в том, что мы будем стимулировать…
– Истязать, – поправил я. – Истязать ботов. Как делали ваши духовные предшественники пятьсот лет назад. Да, я сказал, что в этом нет ничего аморального. Я сказал, а вы радостно согласились! А если бы я велел вам с небоскреба прыгнуть, вы тоже прыгнули бы?! Но даже если не брать ботов. Если не брать… Вы начали с ботов, а закончили мной!
Я повернулся к злодеям спиной.
– Ты сам виноват! – выкрикнул Потягин. – Ты нас вынудил!
Я захлопал в ладоши.
– Ты нас действительно вынудил, – понуро сказала Октябрина. – Вынудил…
Ахлюстин и Урбанайтес молчали.
– Вы Нюрнбергский трибунал помните? – спросил я. – На истории должны были проходить. Так там все эти убийцы тоже все время говорили – нас заставили, мы не виноваты! Виноваты!
Я ткнул пальцем в каждого, кроме Ахлюстина.
– Каждый виноват! Каждый. Выбор есть всегда.
Потягин хотел что-то сказать и даже сделал подкрепляющее движение кулаком, но не сказал, будто словом подавился.
– Заметьте, я ни разу вас не ударил! – продолжал я. – Ни разу! А вы просто шкуру с меня спустили! Вы озверели! Да, именно озверели! Вы могли честно проиграть. Но вы не пожелали! В вас взыграли темные амбиции, каждый захотел победить, каждый захотел получить Лунную Карту!
Я достал из кармана серебряный прямоугольник.
– Нате, я вам ее дарю! – я с презрением швырнул Карту на песок.
Они стояли, не шелохнувшись. Я и не сомневался, что они не возьмут – это было бы слишком большим унижением.
– Нельзя быть немножечко нечестным, – закончил я. – Надеюсь, это станет для вас серьезным уроком!
– И для тебя тоже, – сказал Ахлюстин.
Я посмотрел на него. И почувствовал. Ахлюстин что-то задумал.
По плану сейчас они должны были сидеть на земле, посыпать голову пеплом, кусать друг друга за локти, расцарапывать поникшие плечи и громко рыдать. А я должен был ходить над ними и укоряюще читать нравственные нотации. А потом вызвать корабль, сгрузить их туда и с поношением отправить домой, в родную Киргизию.
Но в план вкралась ошибка.
По имени Ахлюстин Ярослав.
Ахлюстин Ярослав не испытывал никаких угрызений совести, и даже наоборот, он явно считал, что эти угрызения должен испытывать я.
В следующую секунду я понял.
Я прыгнул в сторону, упал, перекатился, вскочил на ноги.
– А вот и он, братцы живодеры! – ухмыльнулся я. – Спартак! Емельян Пугачев Иванович! Сейчас воздаст отмщенье мне!
– Эх ты, – сказал с сожалением Ахлюстин. – Ты ведь на самом деле проиграл. А ты тут кувыркаешься…
– То есть переименовывать свой «Батискаф» вы не собираетесь? – усмехнулся я.
– Отчего же, – Ахлюстин наклонился и выудил из песка Лунную Карту, – отчего же, переименуем. Как ты там предлагал, «Дубрава»?
– «Дубрава», – подтвердил я. – Но лучше «Дубрава-Д».
– «Дубрава-Д» так «Дубрава-Д». Как договаривались.
И Ахлюстин сломал Лунную Карту. И швырнул обломки в воду.
Я чуть не охнул. А в глазах у Потягина просияло такое дикое восхищение, что я чуть не зажмурился от
