не забыли о нашем условии?
При этих словах мне показалось, что хозяин вздрогнул и побледнел, однако ответил на улыбку Занони презрительным взглядом.
В следующую минуту сделалось какое-то непонятное смятение и беспорядок. Между шестью или восемью из присутствующих началась страшная свалка; но мы искали друг друга, князь и я. Шум, окружавший нас, смятение гостей, крики музыкантов, удары наших шпаг только возбуждали нашу ярость. Мы боялись, чтобы нас не разъединили; мы дрались с бешенством, без правил, без методы. Я наносил удары, машинально отражал их, ослепленный, вне себя, как будто сам дьявол был во мне, до тех пор, пока наконец я не увидел князя, лежащего у моих ног в крови, и Занони, говорящего ему что-то на ухо.
Это зрелище отрезвило нас всех. Борьба кончилась. Исполненные стыда, угрызений совести и ужаса, мы окружили нашего несчастного хозяина, но было уже поздно, он закатывал глаза. Я видел многих умиравших, но никогда не случалось мне видеть лица, выражавшего столько ужаса и испуга.
Наконец все было кончено. Занони поднялся и, взяв с большим хладнокровием шпагу, которую я держал в руке, спокойно проговорил:
— Вы свидетели, господа, что князь сам заслужил свою судьбу. Последний из знаменитого рода погиб в ночной драке.
Я больше не видел Занони, я отправился к нашему посланнику и рассказал ему все происшедшее. Меня признали невиновным как неаполитанское правление, так и наследник несчастного князя N.
Подписано: Луи Виктор, герцог де Р.
Этот документ содержит самые мельчайшие подробности происшествия, которое произвело сильное впечатление на весь Неаполь. Глиндон не принимал участия в ссоре.
Когда Занони встал и удалился с места происшествия, Глиндон заметил, что, проходя сквозь толпу гостей, он слегка коснулся плеча Маскари и проговорил что-то, чего англичанин не расслышал.
Глиндон последовал за Занони в банкетный зал, полный мрачных ночных теней и лишь местами освещенный полосами лунного света.
— Каким образом могли вы предсказать это ужасное событие? Он погиб не от вашей руки! — спросил Глиндон дрожащим голосом.
— Генерал, рассчитывающий на победу, лично не сражается, — отвечал Занони. — Оставим прошедшее и мертвых в покое. В полночь вы должны быть на морском берегу, в полумиле направо от вашего отеля. Вы узнаете место по одинокой колонне, к которой привязана сломанная цепь. В этом месте и в этот час, если ты хочешь быть посвященным в наше общество, ты найдешь учителя. Ступай! У меня есть здесь дело. Помни, что Виола еще в этом дворце.
В ту же минуту вошел Маскари; Занони простился с Глиндоном, и тот медленно удалился.
— Маскари, — проговорил Занони, — ваш покровитель умер; ваши услуги будут не нужны его наследнику, человеку порядочному, которого бедность спасла от порока. Что касается вас самого, будьте благодарны, что я не предаю вас палачу! Вспомните о кипрском вине. Не дрожите! Напиток был бессилен против меня, но мог подействовать на других. Я прощаю вас, и если я умру от действия вина, то обещаю вам, что моя тень не станет смущать покой такого достойного человека. Но довольно об этом. Проведите меня в комнату Виолы Пизани. Вам она не нужна, а смерть тюремщика открывает двери тюрьмы. Скорей, я хочу ехать.
Маскари проговорил несколько невнятных слов, поклонился и повел Занони в комнату, где была заперта Виола.
За несколько минут до полуночи Глиндон направился к месту свидания. Таинственная власть, которую Занони имел над ним, еще более укрепилась последними событиями вечера; внезапная катастрофа с князем, так точно предсказанная и такая случайная, вызванная, казалось, самыми ординарными причинами, поразила его до глубины души, исполнив ее чувствами восхищения и ужаса. Ему почти казалось, что этот мрачный и таинственный человек владеет силой делать из самых простых обстоятельств орудия своей непреклонной воли.
А между тем, если это так, почему он допустил похищение Виолы? Отчего не предотвратил он преступления, вместо того чтобы наказывать преступника?
Действительно ли Занони любит Виолу? Любить и предлагать ее Глиндону, сопернику, которого он мог так легко уничтожить своим тайным искусством!
Он теперь видел, что Занони и Виола не хотели обмануть его и женить против воли. Страх и уважение, которое он чувствовал к первому, не позволяли ему подозревать обман.
А сам он, любит ли он еще Виолу? Нет. Когда утром он узнал об опасности, к нему вернулись, правда, симпатия и нежность; но со смертью князя ее образ исчез из его сердца, и он не испытывал ни малейшего чувства ревности при мысли, что она спасена Занони и что в этот самый час она находится, может быть, в его доме.
Кто когда-либо в продолжение своей жизни был пожираем страстью игры, тот может вспомнить, как все другие занятия, все другие помыслы исчезали из его души, как он был порабощен исключительно этою страстью. Благодаря какому-то магическому могуществу демон игры овладевал всеми его мыслями, всеми его чувствами!
В тысячу раз сильнее этой страсти игрока было возвышенное желание, царившее в сердце Глиндона. Он хотел быть соперником Занони, но не в человеческой любви, а в сверхъестественном, вечном знании. Он был готов отдать с радостью, с восторгом свою жизнь, чтобы узнать тайны, отделявшие таинственного иностранца от человечества.
Ночь была светлая, волны едва колыхались у его ног, когда он проходил по морскому берегу. Он дошел наконец до указанного места и увидал там прислонившегося к колонне человека в длинной мантии. Он подошел ближе и произнес имя Занони.
Человек обернулся, Глиндон увидал незнакомца, лицо которого, не имея красоты Занони, имело такое же величественное выражение, только, может быть, еще более властное, благодаря возрасту и спокойной глубине мыслей, на которые указывали его широкий лоб и глубокие, проницательные глаза.
— Вы ищете Занони, — проговорил незнакомец, — он сейчас придет; но тот, кого вы видите перед собой, может быть более связан с вашей судьбой и может скорей исполнить ваше желание.
— Разве на земле есть еще другой Занони?
— Если нет, — отвечал незнакомец, — зачем же вы питаете надежду и желание самому стать Занони? Вы, может быть, думаете, что до вас никто не имел такого же пылкого желания? Кто в своей молодости, когда душа находится ближе к небу, откуда она пришла, и ее божественные, лучшие, первоначальные устремления не стерты еще роковыми страстями и мелочными заботами, не питал веры, что вселенная содержит тайны, не известные никому из простых смертных, и не вздыхал об источниках вод, которые находятся далеко-далеко, в глубине пустыни недоступной науки? Музыка этого источника слышится в душе, пока она на ложном пути не удаляется от священных вод и странник не умирает в огромной пустыне. Думаешь ли ты, что из всех тех, кто питал эту надежду, ни один не нашел истины или что эта жажда тайной науки дана нам напрасно? Нет! В сердце человека нет ни одного желания, которое не было бы предчувствием того, что существует в далеком мире. Нет! На этом свете иногда появлялись более блестящие и более счастливые умы, которые достигли областей, где живут существа выше человека. Занони велик, но он велик не один. У него были свои предшественники, у него будут, может быть, последователи.
— Вы хотите сказать мне, — проговорил Глиндон, — что я вижу в вас одного из тех редких и могущественных духов, которых Занони не превышает ни в силе, ни в мудрости?
— Во мне, — отвечал незнакомец, — вы видите того, кто открывает самому Занони самые высшие тайны. На этом берегу, на этом месте я уже был в те времена, о которых молчат ваши летописи. Финикийцы, греки, римляне, ломбардцы — я их всех видел! — блестящие, легкие листья великого древа вселенской жизни, не раз рассеянные по миру и вновь зеленеющие, пока наконец та же раса, давшая свою славу древнему миру, не одарила второй молодостью новый свет. Так как эллины, происхождение которых было неразрешимой задачей для ваших ученых, вышли из той же великой семьи, что и нормандское племя, рожденное, чтобы везде быть властелинами мира, а не рабами. Темные предания говорят, что сыны Эллады пришли из обширных стран Северной Фракии, чтобы сделаться покорителями пастушеских племен пеласгов
