'сложилась такая ситуация, что мелкий собственник владел своей собственностью только номинально и земля принадлежала ему только как легальная фикция'022_44. Закон Эпитадея уничтожил эту фикцию, он избавил людей от необходимости идти в обход закона и осуществлять фактическую продажу земли без юридического ее оформления.
Н. Д. Фюстель де Куланж и М. Хвостов разъясняют, как с их точки зрения происходило перемещение недвижимости до принятия
ретры Эпитадея022_45. Древние законоположения, идущие еще от Ликурга, запрещали спартиату отчуждать землю, но они не могли воспрепятствовать ему уступать кредиторам часть дохода с клера или даже весь доход, т. е. апофору илота. Таким образом de facto клер вместе с сидящими на нем илотами переходил в собственность кредитора, хотя de jure владельцем считалось другое лицо. Подобная форма ипотеки практиковалась, особенно в раннюю эпоху, и в других полисах Греции. Закон Эпитадея просто легализовал уже существующее положение вещей. Благодаря ему можно было передавать не только доходы с земли, но и самую землю. Понятно, что должники, получившие право дарить или завещать свои клеры, практически могли их подарить только своим кредиторам. Последние, конечно, постарались сразу же перевести долговые обязательства (ta; klavria)022_46, под залог которых они ссужали должникам деньги, в недвижимую собственность, т. е. в землю. Вероятно, большинство клеров сразу же после издания закона Эпитадея оказалось в руках весьма ограниченного числа собственников. Этот момент как раз и заметил Аристотель, когда говорил, что земля перешла к немногим людям (Pol. II, 6, 10, 1270 a 18).
Таким образом, тенденции естественного экономического развития страны, с одной стороны, и сохранение старой цензовой системы, с другой, привели Спарту к необратимым социальным последствиям. Как справедливо замечает Ю. В. Андреев, 'экономический суверенитет государства здесь, как и в большинстве греческих полисов, выражался не столько в непосредственном владении каким-то имуществом... сколько в контроле и разного рода ограничительных мерах по отношению к частной собственности отдельных граждан'022_47. Формально все меры государства были направлены к сохранению земли как высшей ценности за всей совокупностью своих граждан. Действительно, клеры можно было отчуждать только внутри класса
спартиатов и только в виде дарения или завещания. Таким образом, земля как была, так и осталась после закона Эпитадея с формальной стороны собственностью государства. Но внутри этой жесткой конструкции постепенно развился процесс, полностью перечеркнувший прежний государственный суверенитет над землей и практически узаконивший частную собственность на землю со всеми вытекающими отсюда последствиями. После принятия закона Эпитадея государственная собственность на землю стала не чем иным, как принятой с молчаливого согласия всего общества фикцией.
Закон Эпитадея разрешил дарение и завещание022_48 клеров, но не их покупку или продажу. Причина такого маневра, по-видимому, крылась в желании властей как-то завуалировать суть дела и не шокировать своих сограждан слишком смелыми новациями. В течение столетий спартиатам внушалась мысль о невозможности каких-либо манипуляций с землей, и воспитывалось презрение к любой торговой деятельности (Plut. Mor. 238 f)022_49. Поэтому для правящей верхушки было весьма затруднительно все и сразу назвать своими именами. В этом сказывалось обычное для закрытых обществ фарисейство власти. Ученик Платона Гераклид Понтийский обратил внимание на моральный аспект торговых сделок, связанных с недвижимостью. По его словам, 'у лакедемонян считалось позорным продавать землю' (De pol. 2, 7). Как заметила Ж. Кристьен, 'в городе, где консерватизм был догмой, нужно было искать обходные методы, чтобы произвести какие-либо законные изменения'022_50.
В чьих интересах прежде всего был издан закон Эпитадея? Единодушия в решении этой проблемы нет. Подавляющее большинство исследователей, как мы показали выше, отстаивают тот взгляд, что закон Эпитадея был принят исключительно в интересах богатой верхушки022_51. Но позволим себе привести и другие мнения.
Так, по-своему парадоксальной нам представляется точка зрения Г. Мараско, по мнению которой 'совершенно ошибочно считать, будто ретра была издана исключительно в интересах богачей'. Г. Мараско не спорит с тем очевидным фактом, что 'ретра была поддержана богатыми и использована ими в своих интересах'. 'Однако последствия применения этого закона нельзя рассматривать как доказательство цели, ради которой он был предложен'022_52. Наоборот, итальянская исследовательница уверена, что основная цель закона Эпитадея заключалась в том, чтобы приостановить олигантропию, разрешив богатым дарить или завещать землю своим бедным согражданам. Г. Мараско полагает также, что этот закон предусматривал возвращение гипомейонов в сословие равных с помощью процедуры усыновления и последующего наделения их клерами022_53. Основная ошибка Г. Мараско заключается прежде всего в том, что она представляет себе руководителей спартанского полиса свободными от каких-либо эгоистических личных и сословных интересов и забывает о том, что в аристократическо-олигархическом полисе, каким, бесспорно, была Спарта, не существовало действенных рычагов для борьбы 'плебса' за свои права в рамках конституционного поля.
А. Тойнби, не отрицая принципиальной заинтересованности богатых в принятии закона Эпитадея, тем не менее считает, что и бедняки имели в нем свой интерес - они желали продать свои клеры и в обмен получить покровительство своих более удачливых сограждан. Более того, по его мнению, бедняки-клиенты имели возможность снова получить землю от своих новых патронов. Ибо для элиты спартанского общества закон Эпитадея, как полагает А. Тойнби, стал тем рычагом, с помощью которого она могла превращать в политический капитал часть своей земли, отдавая ее обедневшим согражданам. Таким образом, в Спарте, по мнению А. Тойнби, возникла клиентела наподобие той, которая существовала в западных провинциях Римской империи. Необходимость введения закона, допускавшего под видом дарения фактическую куплю-продажу
земли, он связывает также с развитием наемничества. Закон Эпитадея предоставлял разбогатевшим наемникам, вернувшимся на родину, возможность и право приобретать клеры в долине Еврота и тем самым вкладывать свои капиталы в землю022_54.
Исключительно с проблемой наемничества закон Эпитадея связывает М. Кэри. Однако в отличие от А. Тойнби он видит в этом законе 'не хитроумное средство, с помощью которого богатые спартанцы лишали своих бедных сограждан их клеров, а наоборот, популярную меру, авторами которой без сомнения были бедные спартанцы'022_55. Таким образом, М. Кэри полагает, что закон Эпитадея был издан в интересах той части обедневших граждан, которые, покидая Спарту и становясь наемниками, хотели избавиться от земли и перевести ее в деньги. Сама по себе эта мысль в качестве спекулятивной идеи очень интересна, тем не менее она не находит подтверждения в наших источниках.
Закон Эпитадея, введенный сразу после окончания Пелопоннесской войны, хронологически совпадает с притоком денежных богатств в Спарту. Хронически финансовый дефицит, столь характерный для прежней Спарты, сменяется быстрым ростом денежных ресурсов. В начале IV в. Спарта считалась самой богатой страной в Греции, второй после Персии (Plat. Alc. I 122 d-e).
Перемены в финансовом состоянии страны повлекли за собою и перемены в законодательстве. Ведение активной внешней политики, содержание постоянного военного корпуса за границей требовали очень много денег. В связи с этим государство уже не могло довольствоваться старой денежной системой и столь же строго, как раньше, осуществлять финансовый контроль над своими гражданами. Несмотря на традиционное для Спарты неприятие всякой коммерческой деятельности и соответственно враждебное отношение к деньгам, сразу же после Пелопоннесской войны было принято решение, частично снявшее запрет с золотой и серебряной монеты022_56. Это означало, что власти наконец признали абсурдность
