– Не знаю. Просто не любит, и все.
– Надо же. Какая у тебя мама.
Черт, куда же она подевалась, в таком случае?
– А с подружками любит поболтать?
– У нее их вообще нет, – ответил Никита.
– Вот как. Мама у тебя, надо признаться, не совсем обычная.
Герман казался вконец озадаченным.
Никита с готовностью кивнул, охотно признавая факт необычности собственной мамы. Они уже шли по улице в сторону кафе, находящегося за поворотом.
– Ну, значит, на самом деле просто транспорт ее подвел, твою маму. Вы далеко отсюда живете?
– Не знаю. Но на автобусе мы ехали долго. Минут двадцать, наверное…
Он наморщил лоб. Видно было, что мальчишка еще пока плохо разбирается во времени, что почти не чувствует его. И это очевидное преимущество ребенка перед любым взрослым человеком. Одно из многих очевидных преимуществ.
Никита всю дорогу тревожно оглядывался. Герман, перехватывая его взгляды, каждый раз хотел напомнить про проблемы с транспортом и пробки на дорогах, но возле автобусной остановки в этот момент образовался целый автобусно-троллейбусный парк, и сердце от этой картины заныло.
– Постойте, может быть, мама…
А Герман почему-то заранее знал уже, что ни в одном из этих автобусов-троллейбусов мамы Никиты не окажется. Какое-то шестое или седьмое чувство ему подсказывало… Может быть, и правда у каждого человека от рождения есть способности настоящего волшебника, нужно только развивать их?
Предположения его подтвердились. Никита вздохнул и медленным шагом двинулся вперед.
– А что бы вы сделали, если бы на самом деле… Ну, если бы на самом деле смогли стать волшебником? Хотя бы на один день?
– Вот как, значит, не веришь мне все-таки… Не веришь в то, что я настоящий волшебник?
– Нет, конечно.
– Хочешь, докажу?
– А как?
– Да очень просто. Ну, вообще-то нам, волшебникам, не полагается колдовать просто так, ради развлечения. И даже ради того, чтобы доказать кому-то силу своего волшебства. Мы, добрые волшебники, должны колдовать исключительно для чьей-то пользы. Вот, смотри…
Герман отыскал в барсетке свежую денежную купюру – новенькую сотню, которая еще пахла типографской краской. Осторожно положил ее на ладонь и, выдержав торжественную паузу, прошептал:
– Смотри…
Этот фокус он знал еще с детства – любая свежая банкнота, по крайней мере российская, всегда начинает двигаться под воздействием тепла ладони, сворачиваться с обеих концов.
Никита, видимо, такого фокуса раньше не видел, поэтому смотрел как завороженный. Купюра как будто оживала…
– Это фокус. Фокус, а не волшебство, – вздохнул Никита.
– Ну вот, – вздохнул в ответ Герман и убрал сотню на место.
И оба они улыбнулись. Как два заговорщика, которые разыгрывают общую сценку.
Таковы были правила игры. И кажется, эти правила были понятны им обоим.
Герман посмотрел на часы. Черт, из отведенных волшебных пятнадцати минут оставалось всего лишь десять. Всего лишь десять, по истечении которых появится запропастившаяся маман и заберет своего ребенка, предварительно отругав Германа за то, что он украл его.
А разве не так? Стоял себе ребенок на перекрестке, а он утащил его в кафе. Украл, иначе не скажешь.
Вот, уже девять минут осталось… Жаль, безумно жаль, что время летит так быстро. А ведь ему совсем не хочется расставаться с этим мальчишкой. И наверное, даже не потому, что у него Пашкины глаза. За те пять минут, что они провели вместе, Герман, как ни странно, уже привык к его новому имени. И почти смирился с тем, что прошлое вернуть невозможно. И даже допустил мысль о том, что в настоящем не все так безнадежно, как кажется на первый взгляд…
И черт возьми, у него даже мелькнула мысль о том, что и в будущем…
Впрочем, эту мысль он до конца не додумал. Слишком провокационной она была, слишком опасной.
– Ну вот, мы и пришли. Заходи и не стесняйся.
Они оказались внутри того самого кофе, куда Герман с приятелями часто ходил в детстве. Что самое удивительное, обстановка здесь практически не изменилась. Все те же столики, покрытые клеенчатыми скатертями, те же алюминиевые креманки с мороженым – только теперь на витрине было представлено никак не меньше пятнадцати сортов. Разноцветные яркие шарики притягивали взгляд.
Никита застыл перед стеклянной витриной. Герман, наблюдая за ним, ясно видел, что на некоторое время тот даже забыл о своей пропавшей маме, – проблема выбора отвлекла его от грустных мыслей. Еще одно несомненное преимущество детства – если бы Германа могли отвлечь эти разноцветные шарики…
– Клубничное, – наконец вымолвил ребенок. – И фисташковое… И…
– Шоколадное? – предположил Герман, вспомнив их первую встречу.
– Мама будет ругать…
– Мама ничего не узнает. За десять минут ты успеешь съесть пару шариков – в креманке останется только один. Математику в школе изучаешь?
– Тогда – шоколадное… Или нет, не надо…
– Да говорю тебе, мама ничего не узнает!
Девушка за прилавком с улыбкой слушала их диалог. Не удержавшись, она все-таки вмешалась:
– Пользуйся, малыш, тем, что у тебя такой добрый папа…
Герман на мгновение потерял дар речи. Да и Никита – это было заметно – немного растерялся, услышав эти слова.
Но оба они почему-то промолчали.
Как два заговорщика…
Черт, вот ведь как было бы замечательно. Как все было бы просто, подумал Герман, и расставаться с этим ребенком ему уж точно никогда бы не пришлось…
В последний момент Никита все-таки предпочел шоколадному мороженому крем-брюле. Герман одобрил его выбор и расплатился за мороженое, взяв себе точно такой же набор шариков, чтобы никому не было обидно.
Они устроились за столиком.
– Только не торопись. А то и в самом деле горло простудишь, что я потом скажу твоей маме?
Кажется, его и в самом деле волновал этот вопрос. Он даже начал побаиваться эту строгую мамашу – теперь у нее есть уже две причины для гнева. Во-первых, украл ребенка. Во-вторых, накормил его таким количеством мороженого, от которого может начаться ангина. Ему-то что, его дело – сторона. А ей снова не спать ночами, таскать сына по врачам, заставлять его полоскать горло, пичкать таблетками… Его это все не коснется, потому что он этому ребенку – чужой дядя.
Нос у ребенка был в веснушках.
Герман уже давно заметил, что мысленно называет Никиту ребенком, как называл когда-то Пашку. Компромиссный вариант, если уж ни на что большее рассчитывать не приходится.
– Когда мама выяснит, что я простудил горло, у нее уже не будет возможности предъявить вам претензии. Где она вас, интересно, найдет?
«И правда», – подумал Герман.
– Я же тебя просил обращаться ко мне на ты. А рассуждаешь ты, ребенок, вполне логично. Прямо- таки по-взрослому. В самом деле, у твоей мамы не будет возможности предъявить мне претензии, потому что вряд ли мы когда-нибудь увидимся снова…
