Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки»

становится в стихах Науменко одним из персонажей. И в двух «Пригородных блюзах», и в «Горьком ангеле» — в каждом из этих текстов, где есть Веня, высвечиваются разные грани ерофеевского образа, обусловленные востребованностью ключевых тем «Москвы–Петушков».

В «Пригородном блюзе» это наиболее очевидная тема поэмы Ерофеева — тема пьянства: «Компания подвыпивших молодых бездельников веселится на даче, причем, уже не первый день. И само веселье давно превратилось в рутину».[165] Веня и Вера возникают в двух строфах — в первой и в пятой:

Я сижу в сортире и читаю «Rolling Stone»,
Венечка на кухне разливает самогон,
Вера спит на чердаке, хотя орет магнитофон.
Ее давно пора будить, но это будет моветон.
<…>
Часы пробили ровно одиннадцать часов.
Венечка взял сумку с тарой и, без лишних слов,
Одел мой старый макинтош и тотчас был таков.
Вера слезла с чердака, чтоб сварить нам плов.[166]

Вся песня — бытовая зарисовка, где образ Вени (Венечки — так у Майка) соотнесен с единственной характеристикой — пьянством: он разливает самогон, а в одиннадцать идет в магазин (заметим, что последнее соотносится с ерофеевским пассажем: «О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа — время от рассвета до открытия магазинов! <…> Иди, Веничка, иди»[167]). Таким образом, первый — по хронологии — из рассматриваемых текстов затрагивает самую очевидную грань образа ерофеевского Венички: он — пьяница. Лирический субъект в этой песне куда как сложнее: он читает «продвинутый» англоязычный музыкальный журнал, общается по телефону с «какой-то мадам», наконец, рефлексирует по поводу своего состояния — боится спать и боится жить. «Примитивные» Вера и Веня — лишь фон, который должен подчеркнуть одиночество лирического субъекта.

Но в двух остальных песнях актуализируется и другая тема поэмы Ерофеева — любовь. Эта тема в «Москве–Петушках» не менее важна, чем тема пьянства. Более того, на вопрос, о чем поэма Ерофеева, многие читатели ответят, что о любви, а вовсе не о пьянстве, ведь пьянство и любовь не соотносимы для читателя, воспитанного на русской классике. Ерофеев преодолел границу между пьянством и любовью, разрушил ее, соединив несоединимое в единое целое. Разумеется, многие художники в XX веке шли по пути контаминации этих двух тем, но, учитывая специфику ерофеевской поэмы, можно говорить об особом изводе этой темы в «Москве–Петушках». Именно на него, а отнюдь не на, скажем, блоковский вариант ориентировался Майк Науменко.

После «Пригородного блюза» Вера и Веня упомянуты в лирическом монологе о призрачной любви к Сладкой N с концептуальным названием «Горький ангел». Вот начало этой песни:

Ночь нежна. Свет свечей качает отражение стен.
Диско грохочет у меня в ушах, но мне не грозит этот плен.
Я ставлю другую пластинку и подливаю себе вино.
В соседней комнате Верочка с Веней. Они ушли туда уже давно.
И я печально улыбаюсь их любви, такой простой и такой земной.
И в который раз призрак Сладкой N встает передо мной.

Теперь лирический субъект уже не циник, а грустный романтик. И в связи с переменой настроения лирического «я» меняется и семантика ерофеевского образа — словно хэппи-эндом достраивается ситуация поэмы Ерофеева. Судите сами — Веня добрался в пригород, в заветные Петушки, где обрел то, к чему стремился — обрел любовь, обрел свою, в майковском изводе, Веру (веру!).

Заметим, что темы пьянства в «Горьком ангеле» нет, Науменко в этой песне словно боится смешать низкое и высокое, как это сделал Ерофеев в своей поэме. Но уже в третьей песне, где есть Веня, обе ерофеевские темы вписаны в один сюжет. «Пригородный блюз № 2» — как бы продолжение продолжения: продолжение первого «Пригородного блюза» и циничный извод хэппи-энда «Москвы–Петушков» в «Горьком ангеле». Начальная ситуация вновь актуализирует тему пьянства, заявленную в первом «Пригородном блюзе»:

В который раз пьем с утра.
Что делать на даче, коль такая жара?
Минуты текут, как года,
И водка со льда пьется как вода.
И, конечно, мы могли бы пойти купаться на речку,
Но идти далеко, да к тому же и в лом.
А у меня есть червонец, и у Веры — трюндель,
И Венечка, одевшись, пошел в гастроном.

В который раз пьем целый день

и т. д.

Но с третьей строфы в ситуацию первого «Пригородного блюза» вторгается ситуация «Горького ангела» — тема пьянства переходит в тему любви, и обе темы, как это было в поэме Ерофеева развиваются одновременно:

Вот уже вечер, а мы все пьем.
Венечка прилег, мы пьем с Верой вдвоем.
Странно, но не хочется спать.
Мы взяли с ней бутылку и пошли гулять.
И я сказал ей: «Вера, стало прохладно.
Давай пойдем к стогу». Она сказала: «Не надо».
Но пошла.

Она спросила меня: «А как же Сладкая N?»
Запечатлев на моем плече, ха, финальный укус.
И я ответил пространно: «Я влюблен в вас обеих»,
И меня тотчас достал все тот же пригородный блюз.
Она спросила меня как бы невзначай:
«А как же Венечка? Он будет сердит».
И я сказал ей: «Ах, какая ерунда! Пойдем, заварим чай.
Знать ему зачем? Ведь он еще спит».