Впуск посетителей начался минут за пятнадцать до прихода Александра, никто поэтому с лестницы обратно ещё не спускался. Неизвестно, сколько тут просидишь, пока от Майи уйдут те двое. Интересно, кто они? Если это Галя Гурченко и Сима Жукова, ее подруги, то их, конечно, не дождешься, — просидят до вечера, до того часа, когда посещения закончатся.
Поерзав на скамье минут десять, Александр не выдержал, подошел к сестричке у лестницы.
— Извините, пожалуйста. Как ваше имя?
— Рита. А вам зачем?
— Риточка, помогите мне. Дело в том, что там уже есть два посетителя. — Александр указал пальцем наверх. — А по вашим правилам одновременно у постели больного…
— Ясно. Вы хотите быть третьим? Это не полагается. Но я бы вас пустила. Не от меня зависит. Халатов больше нет. Подождите, пока хоть кто-нибудь выйдет и освободит халат.
Снова сидит Александр на белой скамейке, раздумывает. Семнадцать дней прошло с Нового года, семнадцать дней лежит в больнице Майя. Пока что посещать ее разрешали только родственникам, положение было тяжелое, неясное. И это первый впускной день, когда выдают пропуск к Майе Сиберг посторонним.
Александр уже несколько раз побывал у сестры Майи, расспрашивал ее о Майе, как чувствует себя, не хочет ли чего; ему хотелось непременно спросить, не пострадали ли голубые Майины глаза. Когда он, тоже в момент взрыва, Сбитый взрывной волной на пол, вскочил на ноги и бросился к Майе, ее лицо заливала кровь. Он схватил ее на руки и бросился прочь из аппаратного зала: могли же быть и ещё взрывы, и ещё большей, неизмеримо большей силы.
Майя, ему казалось, была мертва, безжизненно висели ее руки, безжизненно откинулась окровавленная голова. Он положил ее на чье-то пальто, разостланное на снегу; но уже спешили медики с носилками и санитарной сумкой, уже за воротами кричала сиреной машина скорой помощи. Тогда только Александр подумал о Булавине, оставшемся в аппаратном зале. Рванулся обратно, но у него подогнулись ноги, и он тоже упал на снег. Он был контужен.
Семнадцать дней прошло, а у него все ещё немного шумит в ушах. В больницу он ехать отказался, его отвезли домой, куда девушки позже доставили и Павлушку. Ухаживали за ним мама и Юлия. Полежал два дня, — встал; ещё три дня погулял с больничным листом в кармане, не выдержал, отправился в цех. Ему уже давно сообщили по телефону, что Майя жива, только сильно разбилась от удара об пол головой, всем телом, что состояние у нее хотя и тяжелое, но врачи не сомневаются в благополучном исходе. Он говорил по телефону с Булавиным, ругал себя за то, что бросил его одного в аппаратной. «Вы поступили очень правильно, Александр Васильевич, — ответил Булавин, — вы спасли человеку жизнь. Если бы не вы пришли на помощь Сиберг, то сделал бы это я, а вы остались бы в аппаратной».
Когда Александр пришел на комбинат, там ещё не утихли разговоры о Майе, о ее подвиге. Да, да, да, то, что она сделала, все называли подвигом. Если бы не Майя, взорвались бы не два аппарата, а вся их длинная цепь, опоясывающая зал, с лица земли был бы снесен и цех № 42 и соседние с ним.
Булавин крепко потискал его руку. «Вы настоящий человек, Александр Васильевич! Можете считать меня своим другом, можете всегда на меня рассчитывать».
То, чего они вместе добивались почти полгода, теперь осуществлялось. Волей-неволей цех был поставлен на ремонт. Работали ремонтники, монтажники; работы велись и в воскресные дни, и вечером, и ночью — в три смены. Такой цех, как цех № 42, не мог напрасно простаивать ни часа. «Шурик, — спрашивала его София Павловна иной раз, — а что вы все-таки там вырабатываете, не пойму. Куда это идет, на что?» — «Мамочка, — отвечал он многозначительно, — частично это идет вам, женщинам, на кофточки и на те чулки, которые кажутся кукольными, а если растянуть, то сгодятся и на слониху. Вот все, что я могу тебе сказать, не разглашая государственной, а может быть, и военной тайны. Неужели ты хочешь, чтобы я разгласил военную тайну?»
Александр сидел в больничном вестибюле, на белой скамейке; время шло, и он начинал нервничать.
Миловидная сестричка заметила это.
— Слушайте, — сказала она, — возьмите мой халат и идите. Шестнадцатая палата — второй этаж направо. Только потом не забудьте отдать.
Он помчался по лестнице, натягивая халат на ходу. Перед дверью шестнадцатой палаты постоял с минуту, перевел дыхание; входить было почему-то страшно. Набрался сил, нажал на ручку двери. В светлой, с большим окном, палате — у стен справа и слева — стояли две койки. На той, что была справа, лежала Майя. Видимо, она только что весело слушала Галю Гурченко и Люсю Шумакову, тесно сидевших на одном стуле возле ее постели. Увидев Александра в распахнутой двери, она мгновенно покраснела и быстро принялась натягивать одеяло до самого подбородка. В глазах ее были растерянность, волнение, даже испуг. Чего она испугалась? Александр спросил:
— Можно войти?
— Александр Васильевич! Александр Васильевич!.. — захлопотали Галя и Люся, вскакивая со стула. — Садитесь. Пожалуйста. Садитесь. Он не очень ловко, роняя стаканы, какие-то пузырьки, положил на тумбочку коробку с конфетами, которую его заставила купить Юлия, сел на стул. Девушки пристроились в ногах у Майи. — Здравствуйте, Майя, — сказал он, вглядываясь в ее испуганное лицо. Чего же она испугалась? Неужели все из-за этих шрамиков — над левой светлой золотистой бровью и на подбородке? С них, видимо, совсем недавно сняли швы и повязки. Они были ещё как бы не остывшие. Вот зеркальце на тумбочке. Она, конечно, рассматривает их раз по двадцать в день, и они ее удручают, она не хочет, чтобы их видели. Чудачка! Во-первых, на ее молодом лице эти рассечинки со временем исчезнут бесследно. А во- вторых, пусть даже и останутся они, разве хуже стало из-за них открытое, ясное, красивое лицо Майи?.. Майина красота в ее глубоких, добрых, любящих весь мир глазах. А глаза ее по-прежнему добры и ласковы, — только этот никчемный испуг затуманил, затемнил их сегодня.
— Здравствуйте, — ответила Майя без улыбки. Она искала в его глазах, на его лице ответа на свои мысли: что думает он о ней, такой, какой стала она после этого несчастья, как посмотрит на нее такую. Он смотрел хорошо, очень хорошо. И Майя наконец-то улыбнулась. — Здравствуйте, — повторила и, вытащив из-под одеяла, подала ему свою белую руку с длинными пальцами.
— Майечка, — сказал он, держа ее руку в ладонях. — Я тогда так испугался. Вы даже и представить не можете.
— О, а я не успела испугаться! — Майя улыбнулась ещё светлее.
— Нам пора, — сказала сообразительная Галя. — Да, да, — подтвердила Люся. — Сегодня ещё столько дел, столько дел. Мы рады, что тебе лучше, что ты поправляешься. Не скучай, в четверг, может быть, снова придем. А не мы, так другие девочки. И так вчера жребий тянули. — Они по очереди почмокали Майю в лоб и в щеку, попрощались с Александром и ушли.
И вдруг на какое-то мгновение стало нечего говорить. Александр косился на старушку, которая лежала на соседней койке, на её посетителей — многопудовую, медлительную толстуху и на сухонького, тихого старичка, который говорил так, будто бы шуршали осенние листья на деревьях. Но те были заняты своим и ни на него, ни на Майю не обращали никакого внимания.
— Я очень рада, что вы пришли, — сказала наконец Майя.
— И я очень рад вас видеть. Я же вам говорю: очень, очень тогда испугался.
— А я не успела даже ни о чем подумать. Увидела вас — и на этом все кончилось.
— Вам было очень плохо, мне рассказывали. Но теперь вам будет хорошо. Все миновало.
— Да, конечно. — Она вытащила и вторую руку из-под одеяла. — Жарко. — Рука была в лубках. — Разбился локоть. Боялись, что не будет здесь сгибаться. Но профессор сделал все так хорошо, что рука останется совсем целая. — Она помолчала и добавила: — А мне сказали, что вы тоже болели.
— Чепуха. Легкая контузия.
— Нет, все-таки это очень неприятно. А как ваш малыш поживает?
Александр стал рассказывать о Павлушке, о его проделках. Майя слушала с улыбкой.
— Он очень милый, ваш малыш, — сказала она. — Я люблю таких озорных мальчиков. Озорные — всегда умные и добрые. А вот бывают тихие, — кажется, просто ангел. Они нехорошие. Они жалуются, дни подглядывают. Они жадные, они только думают о себе. Ваш мальчик шалун, но очень добрый. Он хотел, чтобы я взяла себе все его самые лучшие игрушки.
