что мужчины ценят дороже жизни: о том достоинстве, которым можно хвалиться в сауне перед приятелями, мерить по линейке, благодаря Создателя, что оно в длину не классические восемь с половиной, а в толщину – не ноль целых пять десятых, ну и которым, конечно, можно на спор заборы сшибать, когда оно в реактивном состоянии... Да, если мужчине что-то в самом деле дорого, он может горы свернуть, лишь бы это защитить и спасти!
Горы не горы, свернуть не свернуть, но нагромождение балок, которое держало его в своем плену, Понтий сдвинул-таки с места...
Что рассказала бы Маруся Павлова, если бы захотела
Маруся вошла в сруб. Тимка глянул на нее, но словно бы не увидел, и обида, расчетливо посеянная Вассианом в ее душе, расцвела пышным цветом. «Ничего, погоди у меня!» – подумала она мстительно. Сейчас, когда у нее в штанишках, в кулиске, куда вдергивается резинка, был запрятан самородный кусочек золота, она словно бы получила странное противоядие против чар Тимки. Теперь Маруся понимала – а может, ей казалось, что понимает, – будто не только он был с самого начала к ней равнодушен и использовал ее как постельную игрушку, но и она тянулась к нему лишь потому, что чувствовала себя одинокой, испуганной, бесприютной и искала защиту от судьбы, а Тимка с его мужской силой и красотой показался ей наилучшей из всех на свете защит.
– Ну что, поел наш гробокопатель? – спросил Тимка угрюмо. – Эх, пора и нам.
Он был невесел. И Маруся подумала, что Вассиан, наверное, прав. Что ж, Тимке не везет с богатством, а вот ей повезло. И ей захотелось чуточку подшутить над ним, захотелось утвердиться в своем новом, еще не привычном положении: положении богатой женщины, которая совсем скоро сможет купить себе все, что захочет, в том числе дом – да не абы какую избу, а роскошный, большой, просторный, с садом, а к нему землю и нескольких коров, лошадок, да еще и останется. Ей хотелось снова услышать эти сладостные слова!
– Тимка, – проговорила она задорно, – а как ты думаешь, что можно вот за такой кусочек золота купить?
И она, взяв его за руку, показала на ноготь большого пальца.
Тимка взглянул озадаченно – и уловил такой же озадаченный взгляд Митюхи. Оба они смекнули, что вопрос неспроста, потому что Маруська была сейчас сама на себя не похожа: дерганая, возбужденная, чуть ли не в пляс готова пуститься. Ее словно опоили чем-то...
– А где ты такой кусочек золота видела? – спросил Тимка. – Неужто Вассиан что-то такое нашел?
– Нет, ничего он не нашел! – вскричала Маруська. Слишком громко и старательно вскричала, вызвав еще больше подозрений и у Тимки, и у Митюхи. – Я просто так спрашиваю!
– А, ну если просто так, тогда конечно... – кивнул он, делая вид, что поверил. Затем проговорил самым пренебрежительным тоном, на какой только был способен: – Да что ты за такую ерунду можешь купить? Только такую же ерунду. Как бабы говорят – один раз на базар сходить, вот что ты сможешь выручить.
Конечно, он врал. И, честно, не слишком верил, что Маруська его вранье проглотит. Но она же дура, что Тимка с первой минуты понял, как ее увидел. Дура, хоть и городская. А, собственно, какая разница? Тимка отлично знал: в городе таких тюх еще больше, чем в деревне.
И он не ошибся: Маруська поверила. У нее вытянулось лицо, рот обиженно скривился:
– Так мало? Врешь!
– Почему вру? – равнодушно пожал плечами Тимка. – А тебе что, кто-то другой иначе сказал? Кто?
– Да кто ж другой, как не... – запальчиво начала Маруська, бросая обиженный взгляд на дверь, но тут же осеклась, спохватившись, что чуть было не проговорилась. Но для Тимки этого было достаточно.
Отшвырнув опустевшую миску, он вскочил, шагнул к Маруське и рывком притянул к себе. Такое бывало не раз после обеда, и она всегда мигом прижималась к нему, так в него и вдавливалась, а сейчас напряглась, словно окаменела, даже руками в его грудь уперлась, чтобы подальше от него оказаться, забилась, задергалась...
Больше Тимке ничего не нужно было, он все и так понял. Сильным толчком отправил Маруську в полет на нары – она рухнула, аж ноги задрались, аж доски затрещали, аж завопила она от боли в спине, но Тимку уже было не остановить: наградив ее ударом в живот, от которого девушка задохнулась и принялась хватать ртом воздух, он грубо сорвал с нее все ее тряпки, проворными пальцами ощупал каждую складочку, каждый шовчик – и нашел-таки то, что искал, что должен был найти: золотой комочек, очень, ну очень хитроумно и тщательно захованный во вздержку застиранных, поношенных трусов.
– Тьфу! – с отвращением бросил Тимка, извлекая на свет Божий самородок. – И вот за такую соплю ты меня продала, поганка?
Конечно, он снова лукавил. Ничего подобного этому самородку среди того, что нашел прежде Вассиан, не было. Вообще этот кусок золота выглядел как-то особенно... Тимка присмотрелся – и понял. Догадка его была ошеломительная! Позабыв про растелешенную Маруську, которая в самой нелепой и унизительной позе валялась на нарах и все пыталась прикрыться руками – как будто она теперь кому-то нужна... да нипочем, даже задаром не нужна! – он схватил обрез и вылетел вон из избы.
Митюха, который с туповатым выражением наблюдал за произошедшей сценой, поглядел на Маруськино тело с любопытством. Нет, ничем девка не изменилась с той минуты, как он увидел ее голой на берегу озерка: такая же приманчивая, крепкая, тугая – и такая же глупая, даром что девкой быть перестала. Мужское желание шевельнулось в Митюхе, и удовлетворить его сейчас было проще простого – подходи и вталкивайся между безвольно раскинутых, приманчиво белеющих ног. Маруська, парень чувствовал, слишком ошарашена и напугана, чтобы сопротивляться. Да и Тимка не станет прекословить – девка ему больше не нужна, игры кончились, пошли дела кровавые, что Митюха очень хорошо понимал, тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять... Однако он только поглядел еще раз на голую Маруську, потянул носом, вдыхая манящий женский запах, и потаенно ухмыльнулся: кто знает, как дело пойдет... А потом вышел из сруба.
Когда за Митюхой тяжело захлопнулась дверь, Маруся наконец-то шевельнулась, подняла голову. Все тело болело от Тимкиного удара, еле-еле прошла тошнота. У нее не было бы даже сил сопротивляться, если бы Митюха, чей жадный, жаркий взгляд так и ползал по ней, набросился на нее. Но Митюха только засопел и ушел, и Маруся отчего-то почувствовала себя совсем брошенной и одинокой. Ну и ограбленной, конечно.
Самородка – живого, теплого золотого ключика в новую, счастливую, изобильную и богатую жизнь – стало жалко до того, что сердце приостановилось. Маруська взвыла от горя, кое-как продышалась, сползла с нар и натянула порванное по вороту платье. Тимка вырвал резинку из ее штанишек, они теперь сваливались, но явиться к мужикам голозадой Маруся стыдилась, поэтому завязала их сбоку неудобным узлом, натянула платье и выскочила наконец наружу.
Уже в дверях она вспомнила, что не выполнила просьбу Вассиана, не поискала ключей от его оков, не воспользовалась случаем напакостить Тимке, выпустив его пленника и, может быть, запустив руку в его захоронку. И с этой мыслью она чуть не вернулась в дом, но тут увидела такое, что мигом обо всем позабыла.
Тимка безжалостно избивал Вассиана.
Хмуров был раздет донага, даже исподнее валялось на земле, и все его худое тело было в застарелой грязи, покрыто расчесанными укусами комарья. Он пытался вырваться, цепь грохотала... Рядом Митюха обшаривал его лопать[24] с таким тщанием, как будто искал вшей. Тимка месил Вассиана кулаками и кричал, что сейчас выбьет из него все, что тот скрывает, а потом бросит тут подыхать избитого.
– Что... ты... хочешь, что? – тяжело выдыхал между ударами Вассиан, выплевывая изо рта бело- кровавое месиво того, что недавно было его зубами.
– Откуда взялся самород? – нанося новые и новые удары, твердил Тимка. – Признавайся! Откуда, ну?
– Я его нынче нашел! С утра! – хрипел измученно Вассиан.
– Врешь! – не отставал Тимка. – Я видел золото, которое ты раньше вытаскивал. Оно было грязное, все в земле, а этот чистый. Чистехонек, словно его с мыльцем-белильцем промыли. А где тебе его вымыть и с чем? Все, которые раньше находил, были с земляным налетом, в трещинки, складочки земля набилась, а здесь – нету земли в них. Нету! У меня глаз острей орлиного, я б разглядел даже пылинку. А самород отмыт,
