И говорили: Нахимов ищет смерти. Но от пуль — заговорен. Некоторые, из особо преданных адмиралу, утверждали, будто сами видели: пуля, явно предназначенная Нахимову, вдруг в воздухе — и видимо глазу! — меняла свой маршрут. Одни говорили — другие верили. А как не верить? Ведь стоял же и в самом деле Нахимов на Малаховом в полный рост. Адмиральская, хорошо различимая форма была на нем, а пули летали, будто пчелы в первое летнее тепло. И что же? А ничего! Народ вокруг него — как косой косит, а он на каждого, в кого пуля вошла или осколок, только оглянется, и такая боль в глазах… Поменяться бы жребием, особенно с молоденькими, но не берет пуля! Значит, нужен городу Нахимов! Кто, так же как адмирал, позаботится о провианте, о фураже и порохе, которых с каждым днем не хватает все больше и больше? Кто станет писать письма всем матерям погибших в Севастополе молоденьких офицеров? Кто позаботится о матросских вдовах и сиротах, если погибнет Нахимов?
…И вот уже убит и Владимир Иванович Истомин и его захоронили в склепе Владимирского собора в месте, которое адмирал Нахимов отвел для себя.
…Неровным пламенем коптила лампа, по углам комнаты сгущалась темнота. Низко нагнув сутулые плечи над столом, Нахимов писал вдове адмирала Лазарева: «Лучшая надежда, о которой я со дня смерти адмирала мечтал, — последнее место в склепе подле драгоценного мне гроба, я уступил Владимиру Ивановичу! Нежная отеческая привязанность к нему покойного адмирала, дружба и доверенность Владимира Алексеевича Корнилова, и наконец, поведение его, достойное нашего наставника и руководителя, решили меня на эту жертву… Впрочем, надежда меня не покидает принадлежать этой возвышенной семье: друзья- сослуживцы в случае моей смерти, конечно, не откажутся положить меня в могилу, которую расположение их найдет средство сблизить с останками образова-теля нашего сословия…»
25 июня 1855 года Нахимов, в который раз уже, встречал день на Малаховом кургане. Его просили уйти в укрытие. Обычно в таких случаях он отвечал, как отмахивался: «Не всякая пуля в лоб». А в этот раз произнес задумчиво: «Как ловко однако стреляют»… И тут же упал, смертельно раненный в голову.
Гроб Нахимова в доме возле Графской пристани был окружен морем людей, пришедших проститься с тем, кто для них олицетворял дух обороны. Гроб Нахимова стоял как раз на том столе, на котором Павел Степанович имел обыкновение писать письма семьям погибших молодых своих товарищей, и был покрыт несколькими пробитыми в боях флагами.
От дома до самой церкви стояли в два ряда защитники Севастополя, взяв ружья на караул. Огромная толпа сопровождала прах героя. Никто не боялся ни вражеской картечи, ни артиллерийского обстрела. Да и не стреляли ни французы, ни англичане. Лазутчики, безусловно, доложили им, в чем дело. В те времена умели ценить отвагу и благородное рвение хотя бы и со стороны противника.
Грянула военная музыка полный поход, грянули прощальные салюты пушек, корабли приспустили флаги до половины мачт.
И вдруг кто-то заметил: флаги ползут вниз и на кораблях противника! А другой, выхватив подзорную трубу из рук замешкавшегося матроса, увидел: офицеры-англичане, сбившись в кучу на палубе, сняли фуражки, склонили головы…
Тело Нахимова опустили подле гробов его товарищей в склепе собора Владимира.
В Севастополе на площади у Графской пристани установлен памятник Павлу Степановичу Нахимову — герою-флотоводцу, герою обороны Севастополя.
Мать севастопольская
Нет, ни пройти, ни проехать на Севастополь, чтобы не взглянуть на алый разлив маков, что тянется вдоль дороги. Они то яркими каплями разбрызганы, то сплошным ковром покрывают землю у подножия обелисков героям, у разрушенных временем окопов и укреплений.
И чем ближе к городу Славы, столице моряков-черноморцев, тем ярче алеет цветами земля.
Откуда они здесь? Почему так украсила природа эти суровые, молчаливо торжественные места?
Поговорите с людьми, живущими в городе Славы — севастопольцами, и они расскажут вам историю правдивую и суровую, которую хранят не только в памяти своей, но и в сердцах,
Историю о сердце материнском, о верности сыновней, о доблести морской…
Счастливой была Мать; много сыновей у нее и все, как на подбор — один другого краше, что лицом, что сердцем. Добрые, честные, трудолюбивые. Сами слабого не обидят и другому не дадут. Глядит Мать, не налюбуется, как растут они, сил набираются. Встретит их девушка — от смущения сердце у неё на миг остановится, адмирал увидит — шаг замедлит: добрые моряки подрастают.
Но вот пришел срок, и ушли сыновья на корабли боевые — землю родную охранять, прикрывать ее от врагов с моря.
Полюбили они море. Полюбили его так, как может любить только тот, кто рожден и вырос на его берегу. Да и братья по душе морю пришлись — ведь давно известно: море смелых да отважных любит.
Зорко стерегли свою страну моряки. Не один пиратский корабль, что хотел напасть на неё, пустили ко дну. Но опасность, как и беда, часто приходит не оттуда, откуда ждешь её.
Однажды сыновья услышали тревожный зов Матери. Земле севастопольской, городу белокаменному грозит опасность. Коварный враг подошёл к его стенам по суше. Бросил на него броневые чудовища, войско несметное. Славно бьются с врагом севастопольцы, да мало сил у них, не выдержать без подмоги.
Повернули сыновья свои корабли на зов материнский. И как ни тяжело было покидать их, сошли на землю, как когда-то сходили с кораблей на защиту родного города их деды и прадеды. Потому что нет ничего дороже для моряков земли родной.
На пристани, украшенной колоннами, встретили их горожане. Навстречу им вышла Мать. Глубокая печаль покрыла её лицо.
— Дорогие мои! — промолвила она. — Много бед принесли нам фашисты. Железными стопами давят нашу землю, заливают кровью города и села. Отомстите, сыны, им за великое зло. Жизни своей не жалейте, а город врагу-супостату не сдавайте, землю родную отстаивайте!
И вручила Мать каждому сыну по кусочку гранита — земли родной.
— Будьте стойкими, родные мои, как этот гранит! Пусть неведомы будут вам малодушие и страх!
И поцеловала каждого сына, благословляя на ратный подвиг.
Шли братья по улицам родного города, глядели и не узнавали его: дымятся белокаменные дворцы, вздрагивает, словно живая, под разрывами бомб и снарядов земля.
Многих врагов видел город, не раз приходилось ему показывать свою стойкость, но этот враг был самый сильный и самый кровожадный.
И такая ненависть к фашистам охватила моряков, что они тут же, как ураган, налетели на них. По горам высоким, по долинам широким прокатился их боевой клич:
— По-лун-дра!..
