полтора ниже уровня земли прислонился обломок деревянной лестницы-стремянки. Еще ниже застрял другой обломок того, что было когда-то лестницей. Из какой-то щели на дне в шахту медленно вползали струйки дыма – вероятно, она была связана с горящим зданием подземным переходом.
Ури глянул на Ральфа – явно слабея от потери крови, тот продолжал выть, упорно пытаясь подтащить свое непослушное тело поближе к люку. Ури еще пошарил лучом в глубине шахты и наткнулся на голубой лоскут, выглядывающий из-под деревянных осколков, усеявших ее дно. Он тут же вспомнил голубое платье для будущих матерей, которое Инге стала носить последнее время, и сердце его бешено заколотилось – это могла быть она!
Он уперся руками в края люка и уже приготовился к спуску в шахту, как из-за кустов на прогалину почти ползком выбралась Хелька.
– Все сгорели, все до одного! – свистящим шепотом сказала она. – Все до одного! Все до одного! Все до одного!
Тут пламя пожара взметнулось вверх, на миг выхватив из темноты Ури, раскачивающегося на руках на краю люка. Кажется, Хелька заметила его – она замолчала и уставилась на него полными ужаса глазами.
– Я спускаюсь за Инге! – крикнул ей на прощанье Ури, не успевши даже удивиться тому, как она его нашла. И только срываясь с поломанных перекладин и пренебрегая свирепо вспарывающими кожу занозами, он сообразил, что на прогалину ее привел несмолкающий вой Ральфа.
Он осторожно застыл на последней перекладине, опасаясь наступить на Инге, если она и вправду лежит на дне шахты.
И она там лежала, странно подогнув ноги, усыпанная обломками лестницы. Ури нашел точку, на которую можно было поставить ногу, и коснулся ладонью ее щеки – щека была теплая. Она была жива! Жива! Тогда он бережно просунул руки под ее спину, и холодный пот ужаса обильно выступил у него на лбу – подол ее платья был пропитан кровью. Неужто в нее тоже стреляли?
Кто мог стрелять – в Инге, в Карла, в Ральфа? Но об этом потом, сейчас надо спешить, пока Инге не истекла кровью. Да и дым, ползущий внутрь шахты из-под неплотно прилегающей двери в одной из стен, начинал всерьез беспокоить Ури. Он приподнял Инге так, что голова ее легла на его плечо, в страхе ожидая вскрика или стона боли. Но она молчала. Ури нащупал ее пульс – он был неровный, но был! Был пульс – значит, оставалась надежда ее спасти, тем более, что никакой раны на ее теле он не обнаружил. Откуда же кровь?
Догадка о том, что это за кровь, осенила его лишь на последней перекладине лестницы, от которой до выхода из люка оставалось метра полтора, не меньше. «У нее, наверно, выкидыш», – не столько подумал, сколько шестым чувством прозрел он. Но мимолетно, больше озабоченный тревогой за жизнь Инге, чем горем по потерянному ребенку. Он попробовал вспомнить, умирают ли от выкидыша, понимая, что в любом случае это вопрос времени – как скоро можно будет оказать Инге медицинскую помощь. А со временем было плохо – Ури понятия не имел, как он сумеет выбраться на поверхность, неся на плече неподвижное тело Инге.
Он огляделся, пытаясь сообразить, куда бы ее пристроить, пока он будет искать путь наверх. Прислонить ее было не к чему. А дым все острей и острей щекотал ноздри и щипал глаза. Невероятно, но именно дым привел Инге в сознание – она вдруг громко чихнула и открыла глаза. Лицо ее было так близко от лица Ури, она почти упиралась лбом в его щеку. Она долго вглядывалась в его черты, и затуманенный взгляд ее все прояснялся и прояснялся, не выражая никакого удивления.
– Я знала, что ты вернешься, – еле слышно прошептали ее губы. – Я только боялась, как ты встретишься с Карлом.
Хелька
Все там сгорели, все до одного! Хелька поняла это сразу, хоть продолжала всем телом биться о неумолимую кованую решетку ворот Каршталя. Огонь был такой яркий и высокий, он застилал все небо до горизонта, он трещал и хрюкал, как стадо свиней, он швырял во все стороны огромные головешки и выл в стропилах пылающей крыши, и никто его не гасил. В парке, огороженном непроходимым забором, не было ни души, – никто не отворял тяжелую входную дверь, никто не выбегал из дома со шлангом в руках.
Потому что никто не остался в живых, – поняла Хелька. Все сгорели! Все – и Марта, и фрау Инге, и Клаус! Клаус сгорел, он снопом искр поднялся над лесом, и Хелька никогда, никогда больше его не увидит.
Кла-а-а-ус! – закричала Хелька и стала еще сильнее биться о решетку. Она хотела ворваться во двор, пробежать под деревьями парка и броситься в огонь, чтобы снопом искр подняться в небо и слиться там с Клаусом. Но решетка была гораздо сильней ее, она была добротно выкована и надежно заперта, чтобы охранять озаренный огнем парк от вторжения посторонних.
Обессиленная Хелька опустилась на землю у ворот и замолкла – она уже больше не могла ни кричать, ни рыдать. И тут она услышала невдалеке протяжное рыдание Ральфа. Надежда всколыхнулась в ее душе – а вдруг он нашел Клауса? Хелька собрала в кулачок остаток сил и так скоро, как позволяла ей ущербная нога, припустила на собачий вой.
Доковыляв до прогалины, она сперва ничего не увидела, хотя слышала, что Ральф воет где-то совсем рядом. Потом огонь на мгновение взметнулся еще выше и озарил простертого в траве пса, рядом с ним еще кого-то, тоже простертого в траве, а чуть в стороне странно торчащего из земли Ури, как будто у него осталась только верхняя половина тела. Хелька хотела спросить его, что с ним, но голос не послушался ее. Она только сумела прошептать то единственное, что застряло у нее в горле:
– Все сгорели, все до одного!
– Я спускаюсь за Инге! – крикнул ей Ури невпопад и провалился под землю.
Хелька заметалась по прогалине, не зная, куда ей деться, у кого просить помощи. Толком не понимая, что она делает, она опустилась на колени возле Ральфа и хотела его погладить. Спина у него была мокрая и скользкая. Хелька отдернула руку и поглядела на свою ладонь – она была испачкана чем-то красным и липким, как малиновое варенье. Хелька с криком вскочила на ноги, но споткнулась и упала на того, кто молча лежал в траве рядом с Ральфом. Прямо на нее смотрели широко открытые неподвижные глаза, в которых отражалось пламя пожара.
И тут все небо вдруг наполнилось оглушительным ревом. Над лесом, над пылающим домом и над бедной Хелькиной головой прогрохотала огромная черная птица и, сверкая частыми вспышками красного и зеленого, приземлилась за деревьями совсем близко от Хельки.
Ури
– Если я пристегну тебя ремнем к перекладине, ты сможешь продержаться несколько минут? А я попробую вылезти и найти веревку.
– Не знаю, – прошептала Инге и закашлялась. – Голова кружится.
Ну как он мог ее оставить? Ясно было, что надолго ее сил не хватит. А тут еще этот проклятый дым – становясь все гуще и гуще, он полз откуда-то снизу и, клубясь, поднимался вверх к устью шахты.
И все же выхода не было – нужно было спешно искать способ вытащить Инге из этой ловушки. Придерживая Инге одной рукой, Ури начал вытаскивать из брючных петель свой ремень, – в надежде, что он сумеет усадить ее на верхнюю перекладину и пристегнуть к торчащим из стены искореженным скобам бывшей стремянки.
В верхней части лестничного колодца было не так уж темно, туда сквозь люк просачивался розовый отсвет пожара. И вдруг чья-то черная тень заслонила озаренное огнем небо. «Кто это, – ужаснулся Ури, – неужели тот, что стрелял в Карла и Ральфа? Тогда конец!» И направил на тень острый луч своего фонарика, в надежде ослепить и задержать. В свете фонарика возникло лицо оставленного в Уэльсе подозрительного отца Георгия. Призрак отца Георгия вытянул вперед руку, сжимающую какой-то продолговатый предмет. «Сейчас выстрелит» – метнулся к горлу ужас, но вместо выстрела в глаза ударил встречный луч света, и заботливый голос спросил на иврите:
– Ты там в порядке, Ури?
Подозревая, что он бредит, Ури уловил снаружи перекличку других ивритских голосов и хрипло выдавил из себя, на всякий случай – а вдруг они и вправду тут:
– Быстрей! У меня здесь раненая!
Дальше все завертелось со знакомой оперативной скоростью, и через несколько минут они с Инге уже
