И, завершив «Смятенье» наконец, Им победил смятение сердец. Когда я стал «Фархада» создавать, Пришлось мне тоже скалы прорубать. Когда «Меджнуна» свет в стихах померк, То многих он в безумие поверг. Когда «Семи» я покорил отвес, Услышал похвалу семи небес. К «Румийцу», словно огненный язык, Повлекся я, и «Стену» я воздвиг. Дастан мой люди лучшие земли «Стеною Искандара» нарекли. Пять в мире лучезарных лун взошло, Пять стройных кипарисов возросло. Пять пальм в небесных выросло садах, — Дыхание мессии в их ветвях, Всегда зеленых, шумно-молодых; И гурии живут под сенью их. С пяти сокровищниц я снял печать, Их все успел подробно описать. И в переплет надежный заключил Листы, куда всю душу я вложил. И сердцем потянулся вновь к нему, К учителю и другу моему. Он в поисках мой покровитель был, Он в помыслах мой повелитель был. Пошел к Джами. Ведь он один умел Открыть мне тайну завершенья дел. Но мучилась сомненьем мысль моя, Что быстро это дело сделал я. Ведь каждый живший до меня поэт Потратил для «Хамсы» десятки лет. Великий наш учитель Низами, Как он писал! С него пример возьми! Он семя слов живое насадил, Твердь языка живого сотворил; Нашел, уйдя от низменных людей, К пяти сокровищницам пять ключей; Пока над ним вращались небеса, Поистине творил он чудеса! Храним вниманьем шахов и царей, Он отдал тридцать лет «Хамсе» своей. И тюрк с индийским прозвищем — Хосров Мир покорил гремящим войском слов. Но крепость взяв, потратив много сил, Он древнее сказанье сократил. Он очень долго размышлял о том, Как повесть новым повести путем. Слыхал, — не знаю, правда или нет, — Что над «Хамсой» сидел он сорок лет.
