минуту они вернулись, неся каждый по приличной порции орехового. Калинов пошел на кухню. Конечно же, Женька оставил посуду на сервировочном столике. Калинов зарядил посуду в мойку и сел на стул. Внезапно навалилась неподъемная усталость. Словно на плечи угнездили земной шар.
Чуть слышно звякала посуда, в столовой переговаривались сыновья. Потом там все затихло: наверное, парни отправились к себе. А потом на кухню заглянула Вита, села рядом с Калиновым, прислонилась к его плечу.
— Мне кажется, Сельма что-то подозревает, — сказала она чуть слышно.
— С чего ты взяла?
— Она так странно смотрела на меня, когда мы разговаривали… Словно думала совсем о другом.
— А о чем вы разговаривали?
— О ее кавалерах. Девочку беспокоит, что она не может решить, кто ей больше нравится.
Калинов улыбнулся — земной шар свалился с плеч, — встал и принялся доставать из мойки высушенную посуду. Вита продолжала сидеть. Когда он сложил посуду в буфет, она вдруг спросила:
— Саша, неужели ты подумал, что я и в самом деле могла?..
— О чем ты? — Калинов медленно повернулся к ней. Как цветок к солнцу.
— Ты прекрасно знаешь, о чем! — Солнце было настойчиво.
— Нет, конечно! — соврал Калинов. — Глупости какие!
— Нет, не глупости, — сказала Вита равнодушно. — Ты подумал, я знаю. Раньше бы так не подумал.
В душе Калинова проснулась ярость, подняла голову, огляделась. Он сжал кулаки и медленно сосчитал до десяти.
— Хочешь ударить меня? — спросила Вита тихо. — Если будет легче, ударь…
Калинов через силу улыбнулся:
— Не говори ерунды! Ты-то тут причем?
— Все мы причем! — Вита встала, подошла к нему. — Наверное, мне надо было развестись с тобой тогда… А я решила попробовать… Как же: модная семья! Вита — прима Калинова. Звучит-то как!
Ярость улеглась. Калинов поднял руку и погладил жену по голове.
— Милая, я бы все равно не дал тебе развода. Ты мне была нужна тогда, нужна и теперь. — И вдруг почувствовал, что, кажется, покривил душой.
— Нужна! — сказала Вита сквозь слезы. — Наверное… Только в качестве кого?.. Ты меня сейчас погладил по голове словно маленького капризного ребенка. — Она всхлипнула. — Эх, Сашенька, Сашенька! Как мало в твоих ласках стало нежности!..
Она повернулась и выбежала из кухни. Калинов вздохнул.
Чушь какая-то, подумал он. Ну ничего, вернем Маринку, и все будет по-прежнему. Столько лет жили…
Но интуиция подсказывала ему: по-прежнему уже не будет. А интуиции он привык верить. Что-то сломалось в их жизни в последние два дня. А может, и не в последние… Может, это «что-то» ломалось уже давно, многие годы, и похищение Марины лишь ускорило процесс…
Он выключил аппаратуру и вышел в столовую. Виты не было. Калинов сел. В доме стояла мертвая тишина. Как будто здесь и не жили. А через открытое окно доносился шелест листьев и пение птиц. И Калинов вдруг понял, что прислушивается — не раздадутся ли за входной дверью тяжелые в последние месяцы, чуть шаркающие шаги второй жены.
Так он просидел с полчаса. Ничего за входной дверью не раздалось. Тогда он встал и пошел спать.
Надо бы хоть ступеньки сделать скрипучими, подумал он, поднимаясь по лестнице. А то как в склепе…
— Папа! — Из дверей своей комнаты выглядывала Сельма. — Папа, мне надо с тобой поговорить.
Он зашел к ней.
— Слушаю тебя, дочь.
Дочь смотрела на него широко открытыми глазами, словно ждала чего-то. Но, по-видимому, не дождалась.
— Скажи мне, папа… — Она помедлила мгновение и вдруг словно выстрелила: — Мама-два ушла от нас?!
Калинов сел на кровать, посадил Сельму рядом с собой.
— Почему ты так решила?
Она пристально смотрела ему прямо в глаза. Калинов расслабил мышцы, улыбнулся.
— Я наводила сегодня справки, — сказала Сельма. — Мамы-два нет ни в одной из Питерских клиник. Более того, ее нет ни в одной из клиник всей планеты! Где она?
Вопрос был задан требовательным тоном. Калинов почувствовал, что если он соврет, дочь обязательно это поймет. Он снова улыбнулся.
— Мама-два не ушла от нас, — сказал он спокойно. — Она вернется, через несколько дней… Она в клинике, под псевдонимом… Я, к сожалению, не могу сейчас сказать тебе всей правды. Ты узнаешь ее через некоторое время, обязательно узнаешь, я тебе обещаю. Но волноваться нет никаких причин, просто возникли определенные сложности…
— Это связано с твоей работой?
— Да, — коротко сказал Калинов.
Сельма кивнула. С лица ее исчезло напряженное ожидание, на щеках распустились ямочки: она улыбнулась.
Калинов наклонился и поцеловал дочку в лоб.
— А в губы можешь? — спросила она.
— Зачем? — удивился Калинов.
Она пожала плечами:
— Просто интересно, как ты целуешься. Наверное, хорошо, раз у тебя две жены… У нас мальчишки, как телята с мокрыми губами!
Глупышка, подумал Калинов. Вот ты и выросла.
— Они научатся, Сельма, — сказал он и подмигнул. — Они обязательно научатся. Любви ведь тоже приходится учиться.
Похоже, учиться ей приходится всю жизнь, добавил он про себя и погладил шелковистые дочкины волосы.
— Ложись спать, девочка. Все будет в порядке.
Выйдя от нее, он заглянул в спальню примы. Вита лежала на кровати спиной к двери и, кажется, спала.
Ну и слава Богу, подумал Калинов.
Разбудили его знакомые тяжелые шаги. Он быстро натянул трусы и выскочил из спальни. По коридору шла Марина, шла медленно, полуприкрыв глаза. Как сомнамбула. Едва он подскочил к ней, она рухнула ему на руки. Он подхватил жену и отнес в ее комнату. Положил на кровать прямо поверх покрывала.
Марина лежала с закрытыми глазами. Дыхание ее было ровным, черные волосы разметались по кровати, розовый костюм рельефно обтягивал круглый живот.
— Что с ней?
Калинов обернулся. В спальню вошла Вита в ночной рубашке.
— Не знаю, — сказал Калинов. — Я ее только что обнаружил в коридоре.
Вита тронула ладонью Маринкин лоб.
— Вызови доктора.
Калинов бросился в кабинет. Взглянул на часы: четыре утра. Разыскал домашний номер наблюдающего врача.
Зуев, по-видимому, спал очень чутко: уже через пятнадцать секунд его слегка опухшее со сна лицо появилось на дисплее.
— Что случилось? — спросил он сквозь зевок. — Извините.
