В тот же день полковника Сорокина вызвали наверх и после непродолжительной беседы открытым текстом пообещали „семь шкур с него спустить и голым в Африку пустить“. Полковник, который за время своей работы в правоохранительных органах наслушался таких обещаний более чем достаточно, довольно дерзко ответил, что такая крутая мера вряд ли будет способствовать скорейшему раскрытию преступления. Ему посоветовали не умничать, а лучше браться за работу, с чем полковник и был отпущен восвояси.
Вернувшись к себе, полковник собрал срочное совещание, на котором его подчиненные в полной мере испытали на себе то, что сам он недавно испытывал в кабинете у начальства. Меча во все стороны громы и молнии, Сорокин отлично понимал, что впустую тратит время и нервные клетки: все, что можно было предпринять, было сделано. Участковые и оперативники не знали покоя; район, в котором совершались преступления, денно и нощно патрулировался всеми силами, которые можно было бросить на это дело; ежедневно в местное отделение милиции доставлялись десятки подозрительных типов, которые при ближайшем рассмотрении неизменно оказывались не теми, кто был нужен сыщикам. Десятки оперативников сутками томились в засадах, в результате чего были взяты с поличным четверо квартирных воров и веселая компания гастролеров из Казани, промышлявших в столице вульгарным гоп-стопом и знать не знавших, в какое осиное гнездо занесла их нелегкая; количество квартирных краж, преступлений на бытовой почве, пьяных дебошей и хулиганских выходок в районе в период с марта по май волшебным образом снизилось на семьдесят пять процентов по сравнению с таким же периодом прошлого года. Разумеется, никаким колдовством здесь даже не пахло: просто переодетых в штатское сотрудников милиции в микрорайоне стало едва ли не больше, чем жителей. Кто-то из столичных щелкоперов, безумно раздражавших Сорокина своей привычкой лезть без мыла во все дырки, назвал то, что происходило в микрорайоне, террором. Несмотря на раздражение, Сорокин вынужден был признать, что журналист прав: население микрорайона было в самом буквальном смысле терроризировано проделками маньяка, которые раз от раза становились все более изуверскими. Мерзавец словно развлекался, водя за нос милицию и попутно удовлетворяя свой аппетит.
А аппетит у него был отменный: количество жертв уже достигло девяти человек, и Сорокин почти не сомневался, что в скором времени микрорайон отпразднует печальный юбилей — десятый покойник явно был на подходе. В минуты слабости полковник мучительно колебался между двумя крайностями: уйти в отставку или начать посещать церковь, моля Господа Бога помочь ему в этом поганом деле.
В ходе совещания выяснилась одна небезынтересная деталь: в наводненном милицией микрорайоне, оказывается, объявился какой-то новый гуру, адепт черной и белой магии и вообще подозрительный тип. По словам оперативника, делавшего сообщение, гражданин, о котором шла речь, действительно вызывал подозрение у всех, с кем сталкивался, и подозрения эти были самого неприятного свойства. Были люди, которые открытым текстом заявляли, что он и есть тот самый людоед. Такого же мнения, вероятно, придерживался и убитый участковый инспектор лейтенант Сиваков. Во всяком случае, в нагрудном кармане его пропитанной кровью рубашки был обнаружен листок, на котором с трудом можно было разобрать номер телефона и адрес, по которому проживал упомянутый гражданин. Докладчик особо обратил внимание присутствующих на это обстоятельство. Можно предположить, сказал он, что Сиваков либо посетил, либо собирался посетить подозреваемого, и тот, вероятно, почел за благо покончить с чересчур догадливым участковым. Так что, заключил свою речь докладчик, имеются все основания повнимательнее присмотреться к этому гражданину. Может быть, сказал он, в этом деле наконец-то появился просвет- Сорокин в ответ на эту реплику только поморщился: по его мнению, до просвета в этом деле было еще очень далеко. Он указал присутствующим на то, что у следствия нет против упомянутого гражданина ничего конкретного, кроме досужих домыслов и сплетен. Единственной уликой мог служить обнаруженный в кармане Сивакова клочок бумаги с адресом, но эту, с позволения сказать, улику можно было истолковать как угодно, а можно было и вовсе не истолковывать, списав на чистую случайность. Но, сказал Сорокин, мы с вами не в том положении, чтобы упускать пусть даже самую мелкую деталь. „Работайте, — сказал полковник Сорокин своим подчиненным. — Пощупайте этого чародея из микрорайона, присмотритесь к нему… Можно даже слегка на него надавить — а вдруг ненароком расколется? Но аккуратно!“
Вид у полковника Сорокина при этом был какой-то совсем уж усталый, и смотрел он почему-то в стол, так что никто из присутствующих не мог видеть выражения его глаз. Впрочем, макушка склоненной полковничьей головы тоже выглядела довольно красноречиво: было совершенно очевидно, что версия о причастности этого колдуна и чародея к убийствам в микрорайоне не вызывает у полковника ни малейшего энтузиазма. Понять и разделить мнение полковника Сорокина было легко: уж слишком настойчиво и неприкрыто этот черно-белый маг лез в глаза всем подряд и милиции в том числе. Впрочем, понять логику маньяка никому не дано, а то, что в микрорайоне орудует самый настоящий маньяк, ни у кого не вызывало сомнений. Возможно, расклеенные по всему району объявления были частью хитроумной системы маскировки…
Так или иначе, все это следовало тщательнейшим образом проверить. Выходя из кабинета Сорокина, многие, если не все поголовно, участники совещания испытывали очень неприятное ощущение: им казалось, что все они находятся в положении утопающего, который цепляется за проплывающую мимо соломинку.
Утром двадцать пятого мая, где-то в начале двенадцатого, в дверь квартиры, где проживал Ярослав Велемирович Козинцев, позвонили. Звонок долго заливался электронными трелями в пустой, сплошь занавешенной пыльными бордовыми портьерами прихожей, прежде чем в глубине квартиры раздалось недовольное бормотание, позевывания и шаркающие шаги. Портьеры раздвинулись, и в прихожей появился Ярослав Велемирович собственной персоной. Его длинные волосы были всклокочены, обычно идеально ровная бородка торчала во все стороны, а на здоровой щеке виднелся оставленный подушкой розовый рубец, почти симметричный страшному рваному шраму, который обезображивал левую половину его лица. Ярослав Велемирович широко и громко, с прискуливанием, зевал, поправляя на переносице массивные темные очки. Он был одет в свой краснополосый махровый халат, из-под которого виднелись голые жилистые ноги в домашних тапочках. Почесывая под халатом голую грудь, на которой поблескивали золотом и нержавеющей сталью цепочки, Ярослав Велемирович заглянул в дверной глазок, чему-то криво улыбнулся, потуже затянул пояс на халате и стал один за другим отпирать замки, утопавшие в толстой обивке двери.
За дверью стоял высокий и худой как жердь милиционер с пластиковым кейсом в левой руке. Правую руку страж порядка почему-то держал в кармане брюк, что придавало ему несколько неуставной вид. Ярослав Велемирович в течение как минимум двух секунд очень откровенно разглядывал оттопыренный чем-то тяжелым карман милиционера, после чего приветливо сказал:
— Добрый день.
Не успев до конца произнести приветствие, он снова широко зевнул, вежливо прикрыв рот наманикюренной ладонью, на которой поблескивал массивный золотой перстень в виде змеи с единственным рубиновым глазом.
— А почему вы не спрашиваете, кто там? — угрюмо поинтересовался милиционер, с явной неохотой вынимая руку из кармана.
— Ваши пуговицы и нашивки, капитан, сверкают на всю лестничную площадку, — любезно пояснил хозяин, кивнув на дверной глазок.
— Старший лейтенант, — сердито поправил его милиционер. — Моя фамилия Зайцев, Юрий Степанович. Я ваш новый участковый. Разрешите войти?
— Да, конечно.
Хозяин отступил от двери, и старший лейтенант Зайцев шагнул в прихожую. Как только он освободил дверной проем, его сейчас же заполнили двое серьезных молодых людей в штатском — гладко выбритых, аккуратно подстриженных и очень спортивных с виду.
— Простите, — сказал Козинцев, — это у меня с глазами что-то или вас действительно трое? И все — Юрии Степановичи Зайцевы?
— Это оперативные сотрудники уголовного розыска, — веско сказал участковый. — С вашего позволения, они хотели бы присутствовать при нашей с вами беседе.
— А заодно и осмотреть квартиру, — как бы между прочим заметил Козинцев и хихикнул. — Боже, как это забавно! Нет, я не против, конечно же, но все же мне хотелось бы узнать, чему я обязан… э… таким
