Вся операция заняла не более двух минут. Заслонов спокойно опустил капот, захлопнул и запер дверцу и неторопливо направился через площадь к скамейке, на которой сидел Серый. Тот дал знак Митяю. Митяй ленивым жестом отшвырнул недокуренную сигарету и, оторвав зад от перил, вразвалочку спустился по выщербленным бетонным ступенькам в благоухающую полутьму, где Лысый, давясь от отвращения, цедил сквозь зубы воняющее грязной тряпкой пиво, ухитряясь одновременно наблюдать и за клиентом, и за входом. Заметив Митяя, он брякнул недопитую кружку на прилавок и направился к выходу, окинув прощальным взглядом красноглазого бедолагу, который все вертел в руках грязный бокал и, похоже, так ни разу к нему и не приложился. Что ж, подумал Лысый, его вполне можно понять.
Еще через три минуты вишневая «мазда», сверкнув лакированным боком, неторопливо проехала через площадь и скрылась за поворотом.
Некоторое время спустя из бара вышел человек. Сильно сутулясь, он поднялся по ступенькам и на секунду приостановился, чтобы прикурить сигарету. Вид у него был помятый и затрапезный, а покрасневшие глаза с воспаленными веками свидетельствовали не то о длительном запое, не то о не менее длительном недосыпании. Со второго раза попав, зажигалкой в задний карман светлых вельветовых брюк, он неторопливо зашагал к припаркованным у обочины зеленым «жигулям», на ходу глубоко затягиваясь и выпуская дым через ноздри.
Подойдя к машине, он долго шарил по карманам в поисках ключей, досадливо морщась и зажав сигарету в уголке рта. Дым разъедал ему глаза, и от этого человек морщился еще сильнее, так что со стороны могло показаться, будто он готов заплакать. Наконец ключи нашлись. Почему-то они оказались в бумажнике. Человек с некоторым недоумением пожал плечами и отпер дверцу.
Опустившись на водительское сиденье, он какое-то время сидел, безвольно уронив руки вдоль тела и прикидывая, не вздремнуть ли ему часок-другой прямо здесь, за рулем. Безумное напряжение последних суток постепенно покидало его, стекая вдоль опущенных рук, и вскоре внутри не осталось ничего, кроме огромной серой усталости. Он сделал все что мог и заслужил право на отдых. Теперь все зависело от этого быстроглазого молодого капитана да еще, пожалуй, от Господа Бога, или от Фортуны, или кто там еще заведует людскими судьбами.
Он поймал себя на том, что уже начинает дремать, даже не захлопнув дверцу и выставив одну ногу на проезжую часть. Энергично встряхнувшись, как вылезшая из воды собака, он втянул забытую ногу в кабину и сильно хлопнул дверцей: замок в последнее время что-то стал барахлить, как, впрочем, и все остальное. Изогнувшись, он запустил руку за спину и, вытащив из-за пояса пистолет, затолкал его в набитый промасленной ветошью, отвертками и прочим хламом бардачок.
«Все-таки надо ехать, — решил он — Выспаться можно и дома».
Ключи опять куда-то запропастились, и он некоторое время бессмысленно шарил по карманам и по сиденью вокруг себя, пока взгляд его совершенно случайно не упал на приборную доску. Конечно же, ключи были там, где им и полагалось находиться, — ключ зажигания торчал в замке, а остальные мирно покачивались на колечке вместе с брелком.
— Трах-тарарах, — сказал он без всякого выражения и повернул ключ.
Это и в самом деле был трах-тарарах.
Когда пожарникам удалось сбить пламя, а местные омоновцы в наспех вкривь и вкось напяленных бронежилетах оттеснили, наконец, толпу любопытных аборигенов всевозможных возрастов и степеней алкогольной прострации и выставили некое подобие оцепления, сохраняя при этом полусонное выражение лиц, а вдалеке раздался приближающийся вой сирены, знаменующий прибытие органов следствия, из волнующейся массы заинтересованных наблюдателей пятясь, спиной вперед выбрался человек лет тридцати пяти, одетый в выцветшие голубые джинсы, белые кроссовки и светло-серую спортивную куртку. Очень медленно, старательно сдерживая дрожь в руках, он закурил сигарету и, бросив последний взгляд на сплошную стену окаменевших от любопытства спин, неторопливо зашагал к припаркованному поодаль серебристому «опелю» самого непрезентабельного вида.
Никто не обратил внимание на то, как ржавый «опель» отчалил от бровки тротуара и, бренча железом на выбоинах, постепенно наращивая скорость, покатил прочь из города. Даже роскошная вишневая «мазда» выпуска позапрошлого года, медленно проплывшая через площадь, осталась не замеченной всеми, не считая, конечно, двух-трех малолеток, не сумевших пробиться в первые ряды зрителей и потому от нечего делать глазевших по сторонам.
— Грамотно, — сказал Заслонову Серый, когда автомобиль, миновав скопище любопытных, выехал с площади. — Полагаю, государи мои, — обратился он уже ко всем, — что помимо обещанной суммы нам причитается небольшая премия.
Не прошло, однако, и часа, как ему представилась великолепная возможность убедиться в необоснованности такого предположения. Голос в телефонной трубке резал, как битое стекло.
Поначалу все шло как положено. Голос, хозяина которого Серый никогда не видел, да, откровенно говоря, и не стремился увидеть, был вполне благожелателен до того самого момента, как Серый сообщил ему, что интересующий того человек, к сожалению, погиб во время взрыва, — какие-то подонки, сказал Серый, подложили бомбу в его автомобиль. Вот тут-то и прорезались в голосе те самые режущие нотки, от которых по спине у Серого пробежала волна озноба.
— То есть он выходил из машины? — спросил голос.
— Ясно даже и ежу, — не теряя присутствия духа, ответил Серый. — Как бы он иначе мог подорваться?
— Так, — сказали на том конце провода и надолго замолчали. — Ну вот что, дружок, — послышалось после паузы, — быстренько скажи мне, да не вздумай что-нибудь напутать: долго его не было?
— Минут пятнадцать.
— И ты об этом так спокойно говоришь? Куда он заходил?
— В пивнуху. Есть там такая, «Парус» называется…
— Дальше, дальше, труп. С кем он разговаривал?
Серому не понравилось то, как его назвал голос. Несмотря на отсутствие личных контактов, он был прекрасно осведомлен о том, что обладатель этого переменчивого голоса слов на ветер не бросает. Удачно выполненный заказ оборачивался несколько неожиданной и весьма неприятной стороной. Поэтому Серый, до боли сжав зубы, чтобы не дрожал голос, предпринял осторожную попытку перейти в контратаку.
— Послушайте, — начал он, — ведь такого уговора у нас не было. Работа сделана, а за остальное мы не в ответе. Надо было, в конце концов, предупреждать…
— Давай, давай, сынок, поучи меня, что я должен делать и чего не должен… Да ты понимаешь, сучий потрох, что ты натворил?! Ты меня убил, зарезали в землю закопал. Только я ведь тебя и из-под земли достану, учти. Если то, что этот жмурик вез, попадет не в те руки, много голов полетит, и твоя — первая. Ну, что скажешь?
Серый облизал пересохшие губы и попытался что-то сказать, но из горла вырвался только какой-то хриплый писк.
— Попробуй еще раз, — посоветовал голос.
Серый скрипнул зубами и, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, выдавил в трубку:
— «Опель»… «опель-аскона», серебристый… Ржавый весь, долбаный-передолбаный. Мужик в светлой куртке, в джинсах… брюнет, что ли, или шатен… Если кто-то и взял, то он, точно.
— Номер машины? — быстро спросил голос.
Серый напрягся и, припомнив, продиктовал номер.
— Ладно, щенок, — сказали ему, — отсрочку ты заработал. Но только отсрочку! Если что-то не получится, если этот подонок прорвется… ну, в общем, ты об этом узнаешь одним из первых.
— Да пошел ты, — с тихим отчаянием сказал Серый в короткие гудки отбоя. Руки тряслись так, что повесить трубку на рычаг удалось лишь с третьей попытки. После этого он долго стоял в будке таксофона, прислонившись лбом к грязному стеклу, борясь с подкатывающим к горлу тошнотворным животным ужасом и проклиная тот день, когда, польстившись на высокий гонорар, впутался в чужую игру по неизвестным правилам, а скорей всего — и без правил…
Он не заметил, как к будке подошел Лысый. Без церемоний потянув на себя неподатливую дверь, он всунул в образовавшуюся щель плешивую башку и спросил:
— Ну ты чего, Серый? Сколько тебя ждать-то?
