деньги платят…»
Он немного поколесил по улицам, проверяя, нет ли сзади «хвоста». По дороге ему вдруг подумалось, что за всю свою жизнь он сжег уйму дорогого бензина, занимаясь именно этим бессмысленным делом: петляя, кружа и высматривая позади себя машину, повторяющую его маневры. «Решено, — подумал Илларион, — в следующий раз отправлюсь дразнить гусей на велосипеде, а еще лучше — на самокате. И экономнее, и для здоровья полезнее, и атмосфера, опять же, не загрязняется…»
Слежки за ним не было, и Илларион проникся к Канашу невольным уважением. Он остановил машину в тихой улочке неподалеку от центра, вышел из кабины и потратил несколько минут на поверхностный осмотр задней части автомобиля. То, что он искал, обнаружилось на внутренней поверхности левого заднего крыла: небольшой, размером с головку среднего болта, металлический диск с магнитной присоской. Илларион осмотрел свою находку, удовлетворенно кивнул и аккуратно пристроил ее на прежнее место, вспоминая целеустремленное и вместе с тем отсутствующее выражение, с которым прилично одетый молодой человек стоял возле заднего борта «лендровера», готовясь перебежать улицу.
«Красиво сработал, стервец, — подумал Илларион. — Не его вина, что номер не прошел».
Садясь за руль, он снова вспомнил Сорокина и понял, что очередной разговор с полковником не за горами
Глава 17
— Как дела? — спросил Рогозин.
Внешне он выглядел как обычно, но Канаш отметил, что левый уголок рогозинского глаза время от времени мелко подергивается, а в сытом голосе Юрия Валерьевича ему слышались визгливые нотки, словно его глотка была набита осколками стекла, которые периодически терлись друг о друга, издавая этот отвратительный звук. Все это говорило о том, что внешнее спокойствие стоит Рогозину воистину титанических усилий.
— Все под контролем, — не моргнув глазом, солгал Канаш. — События развиваются по заранее намеченному плану. Нужно еще немного потерпеть, и беспокоиться будет не о чем.
— Вот в этом я не сомневаюсь, — неожиданно возразил Рогозин. — Еще немного, и все проблемы останутся в прошлом. Чего бояться покойнику, кроме Страшного Суда?
— Не понял, — сказал Канаш, — Сейчас поймешь, — пообещал Рогозин. Он замолчал и уставился на часы, как будто на циферблате могло быть что-то интересное. Время от времени он поднимал глаза, но смотрел при этом вовсе не на Канаша, а на экран своего компьютера. Так прошло около трех минут, которые показались Канашу вечностью. По дороге сюда он долго думал, каким образом построить свой доклад Рогозину, чтобы тот был одновременно и точным, и утешительным. В конце концов ему удалось-таки состряпать нечто удобоваримое. Все это было сделано для того, чтобы Рогозин со своими истериками, обвинениями и противоречивыми приказами не путался под ногами, мешая работать. А теперь вдруг оказалось, что все труды пошли псу под хвост, потому что произошло что-то, о чем Канаш не догадывался.
«А ведь я что-то прошляпил, — чувствуя неприятный холодок под ложечкой, подумал он. — Что-то важное я проглядел, пока этот Забродов пудрил мне мозги. Может быть, он приходил нарочно, чтобы меня отвлечь?»
— Ну, вот, — нарушил молчание Рогозин. Тон, которым это было произнесено, звучал торжествующе, словно он одержал победу в каком-то важном споре. — Полюбуйся. Выскакивает каждые двадцать минут, хоть часы сверяй.
Он рывком развернул монитор компьютера так, чтобы Канашу была видна крупная, во весь экран белая надпись на кроваво-красном фоне: «Ты покойник». Для полной ясности немного ниже надписи было помещено натуралистическое изображение человеческого черепа.
— Только и всего? — удивился Канаш. — Отключите модем, и вся недолга.
— Модем отключен, — проскрежетал Рогозин. — Этот маленький стервец подбросил мне какой-то вирус.
— А почему это вас так волнует? — спросил Канаш. — Если вирус не удастся уничтожить, просто замените машину. «Эра» от этого не обеднеет. А что касается Чека, то одной пакостью больше, одной меньше — для него роли уже не играет. Это он покойник, а не вы. Даже если — я повторяю, если! — мы его не поймаем, он все равно человек конченый. Пусть развлекается. Кроме того, чем чаще он будет резвиться подобным образом, тем скорее мы его вычислим и прихлопнем.
— Отлично, — сказал Рогозин и злобно ткнул пальцем в клавишу отключения питания, словно норовя раздавить клопа. — Чудесно! Все под контролем, да? Я тебя спрашиваю, Канаш: все под контролем?
— Юрий Валерьевич, — холодно произнес Канаш, — может быть, хватит? Конечно, вы платите мне зарплату, во это вовсе не значит, что я ваш холуй. Потрудитесь сдерживать эмоции, иначе вам придется разгребать свое дерьмо в одиночку. Мне тоже несладко, но я, в отличие от вас, вынужден заниматься всем этим непосредственно, а не взирать со стороны. Так будьте же вы мужчиной, черт бы вас побрал! Если произошло что-то, чего я не знаю, поделитесь со мной информацией. Вместе подумаем, как быть…
— Отличный денек, — с горьким сарказмом произнес Рогозин. — Просто великолепный. Сначала мне на голову падает куча дерьма, а потом начальник моей службы безопасности, который был просто обязан перехватить эту кучу на полпути и свалить ее в сторонку, начинает учить меня правилам хорошего тона: облизнитесь, Юрий Валерьевич, и улыбайтесь… Да, и постарайтесь не вонять! Лучше поделитесь информацией… Да ради бога! Что мне, жалко, что ли? На, просвещайся, тем более, что это уже полдня продается на каждом углу!
Он швырнул Канашу на колени сложенную вчетверо газету. Валентину Валерьяновичу показалось, что поначалу Рогозин метил ему прямиком в физиономию, но в последний момент передумал — надо полагать, струсил. Канаш дернулся в сторону и поднял газету.
Свернутый вчетверо плотный квадрат газетной бумаги сам собой лег так, что взгляд Валентина Валерьяновича уперся в набранный жирным шрифтом заголовок: «Мадонна в интересном положении». Канаш удивленно поднял брови и посмотрел на Рогозина.
— Читай, читай, — сказал тот. — Оч-чень любопытная информация из жизни поп-звезд.
Канаш начал читать и с первого же абзаца понял, что о Мадонне в этой статье нет ни слова. Строго говоря, это можно было назвать статьей лишь с очень большой натяжкой. По стилю материал больше напоминал милицейский протокол, и в нем была подробнейшим образом изложена история мученической смерти Анны Свешниковой, которая имела место одиннадцать лет назад на даче бывшего инструктора ЦК КПСС Рогозина.
Пробежав глазами весь текст до последней строчки, Валентин Валерьянович торопливо развернул газету, чтобы прочесть название. Рогозин наблюдал за ним с болезненным любопытством человека, который уже хватанул уксусной эссенции из водочной бутылки, а теперь следил за тем, как его приятель готовится сделать то же самое.
— Что за черт? — удивился Канаш. — Это же наша газета!
— Вот именно, — подтвердил Рогозин — Так я и сказал главному редактору, и, что самое смешное, он со мной целиком и полностью согласился. Он клянется, что понятия не имеет, откуда взялся этот материал и как он попал в номер, но мы-то с тобой это знаем, не так ли?
— Проклятый сопляк, — процедил Канаш, машинально комкая газету в каменном кулаке. — Да, конечно… Это довольно сложно, но в принципе… Он просто влез в редакционный компьютер и заменил один материал другим уже после того, как номер был подписан в печать, или сверстан, или как это у них называется… в общем, непосредственно перед тем, как его начали печатать. А кто-то, кого за это дело нужно выгнать взашей, ничего не заметил… Вы думаете, будет резонанс?
— Откуда я знаю, что будет и чего не будет? — рыкнул Рогозин. — Ну, что там еще?! — злобно выкрикнул он, заставив побледнеть появившуюся в дверях секретаршу. — Сколько можно просить: не суйтесь ко мне, когда я занят!
— Юрий Валерьевич, — пролепетала секретарша, — простите, ради бога, но… Тут что-то непонятное.
