башня Этеменанки, своей красотой и каким-то изяществом — храмы и святилища, по-прежнему город изобиловал притонами, лупанариями, трактирами, кабаками, харчевнями и по-прежнему в них обирали любителей острых ощущений. Но исчезли какой-то шик и блеск города, утеряна какая-то величавость бывшей Столицы Мира.
Толкаясь в торговых рядах, настороженный Араха вдруг приметил, что возле него все время отирается какой-то субъект. 'Неужели лазутчик из 'око и уши' царя?' — холодея от ужаса, подумал Араха и в это же время почувствовал, что у него срезают кошель, подвешенный к широкому поясу. Араха крепко перехватил руку. Пойманный попытался вырвать руку, но сразу же почувствовал мертвую хватку человека недюжинной силы и сник. Араха глянул на свою добычу, и у него отлегло от сердца. На него ясным невинным взглядом смотрел тщедушный юноша, мало похожий на лазутчика из тайной службы царя. Если бы Араха не поймал этого воришку с поличным, то, наверное, отпустил бы сразу, потому что этот мальчишка был олицетворением чистоты и невинности, а его ясный взгляд мог ввести в заблуждение самого недоверчивого человека. Поняв, что крепко пойман, юноша расплакался и, глядя ясными, полными слез глазами прямо в глаза Арахи и проникая своим взглядом прямо в душу, стал рассказывать, как изнывая от голода, так как у него уже три дня не было и крошки во рту, он... и тут воришка стал всхлипывать. Юноша чем-то очень понравился Арахе, и он, крепко держа пойманную добычу, поволок его в первую же харчевню. Заказал похлебку из бараньих потрохов, хлеба и две кружки сикеры. Усадив рядом юношу, Араха, многозначительно вынув из ножен широкий нож, положил на стол рядом с собой, а затем уселся сам, широко расставив крепкие ноги.
— Ешь и рассказывай, — приказал Араха и добавил: — Только правду!
— Меня зовут Гаммила, — сказал звонким голосом юноша и благодарно, лаская своего нового хозяина ясным взглядом, стал рассказывать, набив хлебом рот.
— Я поступил на учение к Набу-уцалли и уплатил ему два сикля серебра, которые мне достались от покойных родителей. Но после обучения я срезался на первом же клиенте, когда попытался незаметно отстегнуть сумку от пояса у Табия, жреца прорицаний и толкователя сновидений из Эсагилы, и попался! Меня наказали палками и отпустили, пожалев...
— Еще бы, я сам чуть было... гм... — пробурчал Араха и приказал: — Продолжай!
— Я был избит, у меня не было ничего за душой, я все отдал Набу-уцалли, свое последнее серебро. И тогда я показал наш контракт с учителем другим учителям по этому ремеслу. Они обсудили, немного поспорили, а потом приговорили, чтобы Набу-уцалли уплатил мне по 1/2 суту ячменя за каждый день моего ученичества и 1/2 сикля за понесенное по его вине наказание палками.
— У кого ты воровал, когда попался? — заинтересованно спросил Араха.
— У Табия, мой господин, у Табия. Он такой злой! Ведь как только после смерти Хасба, Урма, жрец помазания и казначей храма, стал верховным жрецом бога Бэла-Мардука, Табия, как третий по положению жрец Эсагилы, считал, что освободившееся место жреца помазаний и казначея храма по праву должен занять он, но Урма решил иначе и передал Набу, как говорят, — своему незаконнорожденному сыну, а сан Набу — жреца омовения и ритуала другому незаконнорожденному сыночку — Хапу. И теперь Табия, окруженный семейством Урмы, боится, что у него отнимут сан для какого-нибудь еще незаконнорожденного сыночка Урмы. Урма — здоровенный мужчина и детей у него много.
— А откуда ты все это знаешь? — спросил Араха.
— Да-а-а, Набу-уцалли все шипел, когда уплачивал мне неустойку: 'Нашел у кого воровать — у совсем озверевшего Табии! Да он сейчас на все способен!'
— Табия, говоришь? — задумчиво произнес Араха.
Араха был рисковый — человек порыва. Это привело к тому, что он порвал со своим дядей — царем Армении Тиридатом и обрек себя на беспокойную, полную опасностей жизнь, презрев богатства и обеспеченное существование у себя на родине.
Табия крайне удивился, когда перед ним предстал совершенно незнакомый человек из далекой Армении, и еще больше удивился, выслушав его. Он усомнился в умственных способностях явно ненормального незнакомца и ласково попросил еще раз внятно объяснить ему, Табию, к сожалению, тугодуму, свое странное положение. Может быть, жрец неправильно понял и поэтому предпочитает выслушать повторно, прежде чем посылать за стражей. Араха и бровью не повел и, чеканя каждое слово, сказал:
— Табия, я тот человек, который тебе нужен. Ты хочешь стать верховным жрецом? Хорошо. Помоги мне стать царем Вавилона — и твое желание тут же осуществится. Теперь понятно?
Позвать здоровых, как жеребцы, служителей, было делом одного мгновения, но что-то удерживало умного Табию от этого шага. Нутром он чувствовал, что перед ним незаурядная личность, а не какой-то маньяк.
— А чем я тебе могу помочь, незнакомец? — осторожно спросил жрец.
— Я понимаю твои сомнения, Табия. Но ты умный человек и должен понять меня. Ну чем ты рискуешь? Я иноземец, и вам, вавилонянам, всегда можно отречься от меня, и с вас спроса нет в случае неудачи, А если выйдет? Дарий сейчас бессилен..,
— А от меня-то какой помощи ты ждешь? Да и как тебя зовут, дерзкий незнакомец?
Араха без улыбки ответил:
— Раз Нидинту-Бэл объявил себя сыном Набонида Навуходоносора, то я тоже сын Набонида и тоже Навуходоносор, но только мой 'брат' был Навуходоносором III, а я Навуходоносор IV! Только ответь мне на один вопрос, премудрый Табия, как же вы, опора Вавилона — жрецы и знать, позволили Нидинту-Бэлу называть себя сыном ненавистного вам Набонида?
Табия в сердцах сказал:
— Да пусть бы хоть сыном еврейского царя Соломона... — и поперхнулся.
— Успокойся, я не из тайной царской службы. Будь я оттуда — не с тебя бы начал охоту, дорогой Табия. Да-а-а, хиреет Вавилон, а раньше каким он был! Я, мой драгоценный Табия, наверно, последний из паломников, прибывших сюда.
Табия аж застонал, насколько метко поразил этот остроглазый незнакомец в больное место жреца. Доходы жречества тают как лед в знойный день...
— Я тебя в последний раз спрашиваю: какую помощь ты ждешь от меня? — уже зло проговорил Табия.
— Я тебя прошу, перед тем как стать верховным жрецом Эсагилы, в последний раз использовать в пользу дела свой сан жреца прорицания и толкователя сновидений. Ведь светлейшие князья любят рассказывать мудрому Табия свои... дурацкие сны? Умер князь Набу-аплу-иддин, и сон какого-то князя стать вторым лицом в Вавилоне с титулом опора трона и хранитель спокойствия может обернуться явью...
Табия замер в восхищении. Он сразу же понял мысль хитреца. Конечно, Табия и без посторонних советов использовал свой сан в самых корыстных и личных целях, толкуя сны и прорицая, но как все это было мелко по сравнению с тем, что предложил этот незнакомец. Вот это да! Вот это размах!
— Я понял тебя... Навуходоносор IV... гм... Но что я могу предложить князьям от твоего имени?
— Все, что они только пожелают, мой... Верховный Жрец Эсагилы! Все и даже больше. А потом... ха- ха-ха... видно будет.
И Табия подхватил ехидным смешком раскатистый смех 'Навуходоносора IV'.
Табия сделал вид, что не понял явного намерения Арахи поселиться у него, и Араха отступил. Нельзя начинать совместное дело с раздора. У них были противоположные намерения: Араха хотел связать Табию как своего сообщника, а Табия ни в коем случае этого не желал, чтобы можно было отречься от этого
