Ирина первой вышла из дома, притаилась в тени тополя па той стороне улицы. Вскоре все толпой вышли провожать Грачева.
Она не знала, что сказать ему, не было ни мыслей, ни слов, одно только желание — остановить его. А дальше судьба подскажет.
Наконец он распрощался со всеми, оторвался от провожающих и быстро зашагал к автобусной остановке. Она догнала его, окликнула:
— Леонид Петрович...
Он остановился, обернулся к ней и, как ей показалось, обрадовался.
— Я не хочу с вами прощаться,— сказала она почти шепотом, взяла его руку, прижала к своему лицу и заплакала.
Он беспомощно переминался с ноги на ногу и бормотал:
— Не надо, Ирина Михайловна... Успокойтесь, пожалуйста...
Было еще не поздно, мимо проходили люди и смотрели на них.
— Я поеду с вами... Хоть на край света... Я вам не буду мешать, увидите...— выговаривала она сквозь слезы.
Он погладил ее плечо, успокаивая, а ей еще больше хотелось плакать, хотелось умереть от горя.
—Успокойтесь, возьмите себя в руки!— сказал он требовательно.— Никто вам не запрещает ехать. Давайте обсудим. Билет вы взяли?..
Когда они пошли, дорогу перебежал ободранный весенний кот. Ирина в ужасе отпрянула, потом трижды повернулась вокруг себя.
— Да он же не черный!— улыбнулся Грачев.
— Ой, да пусть хоть какой! Всего боюсь. В одни только несчастья верю!..
Через два дня они уехали в Кустанай. Всю дорогу Сашка не отходил от Ирины, вел с ней длинные разговоры о поездах и самолетах, о происхождении земли и людей. Допытывался:
— А где та обезьяна, от которой ты произошла? Взяли бы ее с собой.
Кустанай был похож на плацдарм великого наступления. Тракторов, плугов, сеялок на улицах было больше, чем домов. Медики разместились в областном здравотделе, спали на полу вповалку. Ирина всюду старалась отвоевать для Сашки самое удобное местечко.
С утра подходили машины, грузили снаряжение для десятикоечных больничек, койки, матрацы, одеяла, медикаменты, перевязочный материал.
Назначения ждали врачи и медсестры из Москвы, Киева, Алма-Аты, торопливо обсуждали, куда интересней поехать, за один день успевали изучить географию области лучше, чем свой родной край. Ирине и Грачеву все эти заботы казались ненужной суетой, мелочью, они были готовы поехать куда угодно, лишь бы вместе. Дождавшись свободной машины, Ирина, Грачев и Сашка втиснулись в кабину, даже не спрашивая у шофера маршрут, и отправились в самую, что ни на есть глубинку, за 300 километров от областного центра.
Она сказала, что идет в Дом культуры на репетицию перед праздником. Год назад они ходили туда вместе. Грачев аккомпанировал на пианино, а Ирина пела. Потом им нашлась замена, более молодая и более подготовленная, и они стали появляться в клубе все реже.
— Просили помочь, напеть песенку, вот эту...— Ирина замешкалась, но не надолго.—«Ой подруженьки, что я делаю». Для дуэта. Может быть, и ты пойдешь?— Она говорила быстро, неспокойно.
— Нет, посижу с Сашкой. Устал я.
— Как хочешь, схожу одна, я быстро.
Грачеву показалось, она нервничает.
— Ты не в духе? На меня сердишься?
— Да нет же, Леня, я сказала, схожу одна и скоро вернусь.
Она сидела на табуретке, вытягивала и поправляла чулки, щелкая по бедру резиной. Лица ее не было видно за волной волос.
Сашка в красном лыжном костюмчике гонял вокруг стола автомобиль на тросике. Игрушка буксовала, и мальчишка приговаривал басом, на манер взрослых:
— Эх ты, зараза. Искры нет.
— Шофер ты мой, шофер!— Ирина торопливо потрепала его за вихры.
Грачев смотрел, как она поднялась, развела локти в стороны, обеими руками откинула волосы назад. От резкого движения колыхнулись груди под толстым свитером.
— Пап, сделай!—потребовал Сашка.— Буксует да буксует!
Грачев присел и положил в машину ключ от двери. Игрушка, отяжелев, рванулась вперед, и Сашка в новом приливе восторга забегал вокруг стола.
Ирина накинула платок на голову.
— Мам, ты куда? Я с тобой.
— Я скоро вернусь, сынок.— И вышла.
Грачеву показалось, в коридоре, перед самой дверью, она задержалась и тяжело вздохнула.
«Обиделась, что я не иду». Он быстро открыл дверь.
— Иринушка, я сейчас, одеваюсь. И Сашку возьмем.
— Да нет же!—глухо возразила она.— Вернусь через полчаса, господи!
Быстрые ее шаги проскрипели на снегу за окнами.
Прошел час. Прошло два часа. Грачев знал, там репетиция, предпраздничная горячка, как всегда, и тот номер, и другой номер надо повторить, подработать, улучшить.
«Надо было пойти с ней,— укорил себя Грачев.— Она обиделась».
— Саша, пора спать.
— Не хочу. Мамку дождусь.
— Я пойду ее встречать. Уже поздно, ей одной будет страшновато идти по улице. А ты один тут не побоишься остаться?
— Нет, не побоюсь. Я к девчонкам пойду.
— Тетю Женю и тетю Галю нельзя называть девчонками, я тебе уже говорил.
— Мамка называет,— возразил мальчик.
Грачев оделся и зашел к Жене. Она сидела одна и, видимо, уже задремала, стук Грачева испугал ее, она встрепенулась, посмотрела на него, будто не узнавая, даже руки поднесла к щекам.
— Извините, Женя, я напутал вас. Приглядите за Сашкой, чтобы он на кухне к печке не лез. Пожалуйста!
— Хорошо, хорошо!— поспешно согласилась Женя. И уже вдогонку:—А куда вы?
— Встречу Ирину Михайловну.
— А зачем?.. Она же не маленькая. А на дворе холодно.
— Я тоже не маленький,— улыбнулся Грачев — Не замерзну.
Женя что-то еще хотела сказать, наверняка хотела. Но не решилась.
Он вышел на улицу. Звезды едва мерцали на белесом пустынном небе. Дома терялись в морозной мути. Совсем близко, сразу за поселком, темнел горизонт, и Грачеву показалось, что сейчас тесно в степи.
Он побрел по улице, внимательно вглядываясь вперед, ища глазами Ирину. Улица была пустынной, никто не встретился. В косом свете, падающем из окон, кружила желтоватая поземка. Возле клуба темнело стойбище автомашин: опять к ночи прибыла новая колонна. На ближнем кузове Грачев различил надпись мелом: «Перегон Кировоград».
Оркестр гремел польку, сотрясались, гудели стены Дома культуры. В фойе, на полу горой лежала солома для шоферов, приехавших с перегоном. Когда все разойдутся, они здесь расположатся на ночлег. На соломе лежал немудреный шоферский скарб — фанерные чемоданы, солдатские вещмешки, телогрейки и стеганые капоты для машин. На широком подоконнике, поставив на колени гармошку с растянутым цветастым мехом, сидел чумазый паренек в шапке.
Едва Грачев вошел в зал, как к нему сразу подскочил бравый подвыпивший Суббота.
