Ничего, ни звука. В чёрной пропасти царила полная тишина.
Я остался один в страшной пустыне. Всё сплелось в одно непосильное мучение: холодная тоска, обида, жалость к себе, отчаяние и бессилие. Я чувствовал за собой какую-то вину, благодаря которой остался один. И не было никого живого кругом, к кому бы я мог обратиться за утешением.
Изредка вдали возникали людские тени, которые что-то искали в нечисти, блуждая по пустыне, но как только я к ним приближался, они удалялись или рассеивались, как призраки.
Спустилась тьма, и ужас объял меня. Я не знал, куда идти среди страшных, бездонных трещин. Стало так темно, что от страха я остановился. Полный отчаяния и безысходного горя, что мне не выбраться из этого места, я жаждал одного – смерти.
Потом стал успокаивать себя, уверяя, что это – всего-навсего сон, и что я проснусь – и опять всё будет светло, но не смог ни успокоить себя, ни уверить. Если это – не сон, значит, мне надо постараться заснуть, и тогда будет легче. Но сон не шёл ко мне, и страх не уходил.
Состояния моей души и сознания были не дневными, не земной жизни и бодрствования, но и не сонные, а какие-то другие, которые нельзя и определить.
Всё, что я видел на том страшном пути, все страдания, ужасы и болезни, казались происшедшими по моей вине. Совесть мучила и жгла меня хуже всякого огня. Мне казалось, что я был виною всему страшному и мерзкому, что знал и видел в своей жизни, Я ясно понимал свою вину перед всем миром. Временами мне казалось, что и я стал прокажённым и навеки останусь в этой пустыне, мучимый раскаянием недремлющей совести.
Какое-то мгновение я ещё видел полумрак пустыни, а потом соскользнул и упал в чёрную бездну…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 10
…Мы были со Старцем уже на другой стороне бездны, в краю солнца и света .
Над чёрной пропастью мы прошли быстро и легко. А что я видел в этой пропасти, если нужно будет, расскажу после. Старец, дорогой мне и близкий, как сама жизнь моя, не оставил меня в страшном переходе и крепко держал за руку. Боже, какой радостный свет был в этом краю! Деревья зеленели, увешанные плодами, кругом цвели цветы, и широкая радость лилась, как большая река, через сердце.
Мы опустились на траву под деревом, и я сладко зевнул.
«Усни, коль устал от дороги, – сказал Старец. – А я посижу. Я никогда не сплю».
Долго я спал, а когда проснулся, испугался, что Старца подле меня нет, но он сидел за моей спиной под деревом, и у меня отлегло на сердце.
Мне показалось, что я бесконечно долго спал. Обеспокоившись, я спросил Старца, почему он меня не разбудил? Но он улыбнулся и сказал, что я спал всего один час. Я изумился этому, ибо мне казалось, что я проспал целый год.
Глянул кругом: вижу лето во всей красе, залитое солнцем, и сердце моё исполнилось блаженства, «Дедушка! Мне так радостно, что мы достигли этой страны. Тут – день летний, светлый и чистый, и далеко- далеко всё видно!»
«Да, – молвил Старец, – радуйся, это твоё лето, ты родил его; знаешь, сказано: что человек посеет, то и пожнёт… И светлый день, и радостное благое лето – твои, вышли из тебя, чтобы светить и тебя радовать. И куда мы идём, и что в себе несём – то и будем видеть и переживать, тем и ублажать себя будем. Всё, что мы видели, видим и будем видеть, со всеми переживаниями нашими, всё – наше, от нас и для нас, через нас и к нам. Не было бы нас: меня, тебя или того человека, – он указал рукою на шедшего вдали – не было бы ничего. Ни света, ни тьмы, ни добра, ни зла, ни бытия, ни небытия. Но так как «ничего и ничто» не может быть и не бывает, то – есть свет и тьма, добро и зло, жизнь и смерть, Бог и дьявол… Кто стремится к Свету – к тому и Свет стремится; кто жаждет Истины и Правды, того жаждут и они; кто идёт к Любви и Радости, к тому торопятся и они. Кто жаждет Жизни и Блага, с тем они и бывают вместе. Кто близится к Богу, к тому и Бог приближается, и он станет Ему подобен».
Я не мог понять слов Старца о том, что всякий человек – сам себе Свет на пути к Богу; и чтобы жить в вечном Свете и родить летоблаженство и радость из себя – от Бога? Старец видит, что я не понимаю его слов, улыбнулся и сказал:
– Куда это лето, что ты видишь, скрылось и делось, когда ты уснул?
– Не знаю. Может, оно и было так, как есть…
– Ну, а та холодная тьма, что ты видел во сне, откуда она взялась?
Я не мог сказать, откуда родились те ужасы, кои я видел во сне, да и не знал: сон ли то был?
«Верно ты говоришь, что не знаешь, – сказал Старец. – Незнание и есть причина всех бед людских на земле. Неведение есть зло и грех, дьявол и ад. Но кто своего неведения не считает знанием, тот может найти ключ к познанию истины и жизни Света, к блаженству и Богопознанию».
Я слушал Старца, но слов его не понимал. Я знал, что он – мудрый, и вера его высока и свята. И я спросил: «Дедушка, скажи мне, какой ты веры? Научи меня, и я приму твою веру. Я давно ищу правильную веру и не знаю, правильна ли та, которую я исповедую?»
«У вас вера – от чувственного ума вашего и от страха. Вы веруете потому, что желаете каждый себе добра и спасения от страха и страданий. Ваша вера – получить спасение, благо и радостный покой и отомстить врагам вашим. Таков и Бог ваш, по образу вашему, подобию вашему и желанию вашему. Вера ваша не очищает сердца, и Света жизни вы в ней не видите, Разумение ваше не знает сердца, а сердце не знает разумения, и остаются они без общения и познания. Ваша умственная вера блуждает, как слепец в пустыне, не находя пути. Потому-то так много у вас вер, и чем слепее вера людская, тем громче она доказывает свою истинность, и тем сильнее осуждает и опровергает чужую веру. Ты вот не можешь мне даже сказать, откуда появилось то лето, которому ты радуешься, и куда оно исчезло, когда ты уснул? »
Я сказал, что так оно и было, как есть.
Старец улыбнулся и ещё раз спросил: «А откуда появилась та пустыня и холодная тьма, что ты видел во сне?»
Я сказал, что не знаю.
«Правду говоришь, что не знаешь… Ты уснул некогда, и во сне ещё раз уснул, и, не пробуждаясь, уснул в третий и четвёртый раз. А потом пробудился, а в пробуждении ещё раз пробудился… И так каждый человек в любом засыпании и пробуждении всегда считает себя в настоящей яви и не знает другой яви, и всё остальное ему кажется сном. Вот скажи мне, сын мой, в каком ты состоянии и сознании находишься теперь? И что ты видишь вокруг себя: сон или явь?»
Я сказал, что это – явь, да и не мог иначе сказать. А пустыню, холодную тьму, все страдания и страхи я видел во сне.
Старец улыбнулся, посмотрел на меня своими кроткими и светлыми глазами. И взяло меня сомнение, что виденное мною во «сне» – было сном, ибо оно выглядело иначе, чем сон.
«Так если человек видит и переживает, и не может сказать: что истинно? – продолжал Старец, – то как же можно опереться на веру без разумения и познания?» Потом он добавил: «Теперь тебе веровать не надо; вот пойдёшь, увидишь и узнаешь, а после будешь веровать уже истинно, и разумением и сердцем».
Долго Старец меня напутствовал и поучал перед тем, как отправить в светлые святые страны.
«А теперь, – говорит, – пойдём, сын мой, дальше!»
Когда мы тронулись в путь, солнце так сияло, что сердце моё трепетало от неописуемого счастья и радостной лёгкости во всём теле.
Мрак остался позади. И как после бури и грозы – тихо, всё блестит и цветёт. Кругом поля, сады, птицы поют, хлеб в полях колосьями нам кланяется. Деревья покрыты множеством плодов. Вот, думаю, теперь-то
