Вниз, в землю

— Как долго он здесь? — спросил он.

— Почти полгода. Когда я уже поверила в его смерть, два сулидора принесли его на чем-то вроде носилок.

— Он был уже такой?

— Да. И с тех пор он здесь лежит. А изменился он больше, чем тебе кажется, — сказала Сина. — Внутри у него тоже все другое. У него почти нет пищевода. Он не может есть никакой твердой пищи, я даю ему только соки. В его сердце есть дополнительные камеры, а легкие вдвое больше нормальных. Диагностат здесь бесполезен, поскольку его организм не соответствует параметрам человеческого тела.

— И это произошло при повторном рождении?

— Да, при повторном рождении. Тогда они принимают наркотики, и это их изменяет. Наркотики эти действуют и на людей. Впрочем, мы применяем их и на Земле для регенерации некоторых органов. Но здесь они принимают более сильные дозы этого яда, и тогда изменения в организме выходят из-под контроля. Если ты туда пойдешь, Эдмунд, то же будет и с тобой.

— Откуда ты знаешь, что это последствия повторного рождения?

— Знаю, — твердо сказала она.

— Но откуда?

— Он говорил, что для этого туда идет. И сулидоры, которые его принесли, говорили, что он возродился.

— Может быть, они лгали. Может быть, повторное рождение — это одно, а есть еще что-то другое, опасное, что проделали с Курцем, поскольку он был очень плохим человеком.

— Ты сам себя обманываешь, — настаивала Сина. — Там свершается только один обряд, и вот его результат.

— Возможно, разные люди по-разному на него реагируют, если там действительно происходит только один обряд. Но ты не можешь быть уверена в том, что он стал таким после повторного рождения.

— Ты говоришь глупости!

— Я говорю серьезно. Может быть, какие-то внутренние особенности Курца привели к тому, что он так изменился, а я могу измениться по-другому. Может быть, в лучшую сторону.

— Ты хочешь измениться, Эдмунд?

— Я бы рискнул.

— Ты можешь перестать быть человеком!

— Какое-то время я пытался быть человеком. Может быть, пришло время попробовать что-то другое?

— Я не пущу тебя! — Сина была в отчаянии.

— Не пустишь? А какое ты имеешь право?

— Я уже потеряла Джеффа, и если ты пойдешь туда…

— То?

— Ну ладно, — она поколебалась. — Я не могу тебя удержать, но прошу тебя, не ходи!

— Я должен.

— Ты такой же, как он! Ты сам выдумал свои грехи и вообразил, что обязательно должен их искупить. Это безумие, разве ты не понимаешь? Ты просто сам хочешь повредить себе, и так сильно, как только возможно, — она быстро дышала, глаза ее блестели. — Послушай, — возбужденно говорила она. Если тебе так необходимо страдать, я тебе помогу. Хочешь, чтобы я тебя отхлестала кнутом? Пинала ногами? Если тебе хочется быть мазохистом, я буду садисткой. Я доставлю тебе любые мучения, какие только пожелаешь. Ты сможешь просто купаться в них. Но не ходи в Страну Туманов. Игра зашла слишком далеко, Эдмунд.

— Ты ничего не понимаешь, Сина.

— А ты?

— Может быть, пойму, когда вернусь.

— Ты вернешься в таком же состоянии, как он! — крикнула она и подбежала к кровати Курца. — Посмотри на него! Посмотри на его ноги! Посмотри на его глаза, рот, его нос, пальцы, все остальное! Это уже не человек. Хочешь лежать, как он — бормотать непонятные слова, постоянно пребывать в чудовищном бреду?

Гандерсен задумался. На Курца действительно было страшно смотреть. Отважится ли он на риск, зная, что подобное может произойти и с ним?

— Я должен идти, — заявил он, однако не столь решительно, как прежде.

— Он сейчас в аду, — сказала Сина. — Ты тоже там окажешься.

Она подошла к Гандерсену и прижалась к нему. Он почувствовал, как ее горячие груди и бедра касаются его кожи. Сина судорожно обняла его. Гандерсена охватило чувство грусти и сожаления. Он думал о том, чем когда-то была для него Сина; о том, какая она была и какая теперь стала, и чем должна быть ее жизнь с этим чудовищем, о котором ей приходилось заботиться. Его угнетали воспоминания о безвозвратно потерянном прошлом, темном и неопределенном настоящем и угрюмом, пугающем будущем. Он снова заколебался, однако все же мягко отодвинул ее от себя.

— Прости меня, — сказал он. — Я ухожу.

— Почему? Почему? — по ее щекам текли слезы. — Если тебе нужна какая-то религия, — говорила она, — то выбери земную. Нет причин, чтобы…

— Есть причины, — прервал ее Гандерсен.

Он снова прижал ее к себе и мягко поцеловал в веки, а потом в губы. Он поцеловал ее между грудями и отпустил. Подойдя к Курцу, он посмотрел на него, пытаясь как-то примириться с чудовищным преображением этого человека. Теперь он заметил то, чего не замечал раньше: утолщения кожи на спине Курца походили на маленькие черные пластинки, росшие по обе стороны позвоночника. Наверняка были и другие, с трудом замечаемые изменения. Курц открыл глаза, и черные, блестящие глазные яблоки пошевелились, как бы ища взгляд Гандерсена. Он начал говорить, но Гандерсен среди неясных звуков уловил лишь несколько слов, которые мог понять: «Танцевать… жить… искать… смерть… смерть».

Пора было идти.

Гандерсен прошел мимо стоявшей неподвижно Сины и вышел из комнаты. Оказавшись на веранде, он увидел, что пятеро нилдоров собрались в саду, а робот беспокойно следил, не начнут ли они обрывать листья редких растений.

— Я готов, — крикнул Гандерсен. — Можем отправляться, я только возьму вещи.

Он нашел свою одежду и начал собирать рюкзак. Пришла Сина, одетая в облегающее черное платье, с обвившимся вокруг левой руки оболочником. Лицо ее было бледным.

— Хочешь что-нибудь передать Седу Каллену, если я его найду? — спросил Гандерсен.

— Мне нечего ему передавать.

— Ладно. Спасибо за гостеприимство, Сина. Я был по-настоящему рад снова увидеть тебя.

— В следующий раз, — сказала она, — ты меня не узнаешь. Или сам не будешь знать, кто ты.

— Может быть.

Он оставил ее и пошел к нилдорам. Срин'гахар опустился на колени, и Гандерсен взобрался ему на спину. Сина стояла на веранде, глядя им вслед. Ни он, ни она даже не помахали друг другу на прощание. Вскоре она скрылась из виду.

Процессия двигалась вдоль берега реки. Они миновали место, где много лет назад Курц танцевал целую ночь с нилдорами.

Курц… Закрыв глаза, Гандерсен снова увидел стеклянный, невидящий взгляд, высокий лоб, сплющенное лицо, изможденное тело, скрученные ноги, деформированные ступни, и вспомнил прежнего Курца, красивого, симпатичного молодого человека, высокого и гибкого, замкнутого в себе. Какие демоны сумели заставить Курца отдать свое тело и душу жрецам, совершающим таинство повторного рождения? Как долго длилось преображение, и чувствовал ли он во время его боль? Осознает ли он, в каком он сейчас состоянии? И что, собственно, Курц сказал нилдорам? Я тот Курц, который забавлялся с вашими душами, а теперь отдаю вам свою собственную? Гандерсен никогда не слышал, чтобы Курц говорил иначе, чем сардонически-безразличным тоном. Я, Курц, грешник, делайте со мной что хотите. Я, Курц, падший во грехе. Я, Курц, всеми проклятый. Я, Курц, и я ваш. Гандерсен представлял себе, как Курц лежит в какой-то