Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

дезертирство и отправят в пехоту. Правда, таких случаев у нас не было.

Тяжелое было время... А с другой стороны, дома я жил впроголодь, а в училище приехал — там в столовой курсанты за отдельными столами по четыре человека, такая кормежка, у-у-у! (Это уже в Средней Азии, когда мы эвакуировались, были длинные столы на 20 чело­век, лавки, и все. Принесут тебе две параши... Эх...) До войны курсантская норма была чуть ли не лучше лет­ной. На тарелке лежало по кусочку масла для каждого! В Москве мне такое и не снилось! Правда, когда война началась, с питанием стало плохо. Нам гороховый суп варили, который мы называли «малофейка», поскольку это была просто забеленная вода, в которой и гороха-то не было. Разумеется, на такой еде нельзя было ле­тать. Но летали... А что сделаешь? Помню еще, мы еже­месячно получали какие-то деньги. На территории учи­лища стояла палатка, в которой в день получки торго­вали пивом. И в этот день к ней выстраивались в очередь. Зарплаты хватало на два-три котелка.

Когда в 1942 году Армавирская школа перебазиро­валась в Среднюю Азию, кормежка стала совсем хре­новой — в пути давали только сухари и селедку. Запом­нился приятный эпизод. Мы добирались до Баку, а от­туда должны были морем плыть в Красноводск на самоходной барже. Баржа была загружена мандарина­ми. Каждый мандаринчик обернут тонкой гладкой папи­росной бумажкой. И вот эту баржу нам надо было раз­грузить, а потом уже на ней плыть. Курсантов было много, все голодные. Нам хозяин груза говорит: «Брат­цы, ешьте сколько хотите, но только не вытаскивайте по одному мандарину из каждого ящика. Взяли целый ящик — съели, ставьте другой ящик — съели, третий ставьте...»

Пунктом назначения была Фергана. Там мы прошли летную подготовку на Як-7В, и весной 1943 года я за­кончил училище. Надо сказать, что техника пилотирова­ния у меня была хорошая. После окончания училища мой инструктор мне сказал: «Командир звена и я реши­ли оставить тебя инструктором в школе». Я ему возра­жаю, мол, на фронт пойду, и никуда больше. Он мне: «Собьют тебя на второй-третий день, и все. Что ты уме­ешь делать? Держаться за ручку, взлетать и садиться. Без тебя хватит летчиков». Но я настоял на отправке на фронт, а остался бы — может быть, судьба и по-друго­му сложилась... Кстати, наш выпуск был первым, кому присвоили звания младших лейтенантов. Надо сказать, что воспринималось введение новой формы неодно­значно. Многие считали, что введение погон — это воз­врат к белогвардейщине.

И вот, после школы попал я в 8-й запасной авиа­полк под Саратовом. Месяца через два приехали «поку­патели». Война-то знаешь какая была? Сбивали очень много. С полка, из 30 летчиков, 10 останется, а 20 — тю-тю, вот командиры и едут в запы отбирать пополне­ние.

Нас в запе две группы было: одна наша, а другая из Люберец, из Высшей школы воздушного боя. Разницы, я тебе скажу, между нами не было. Мы, закончившие Армавирскую школу, летали нисколько не хуже. Зона у меня была хорошая, но мы учились делать всякие пет­ли, полупетли — кому она нужна, эта полупетля?! Го­раздо сложнее сделать глубокий вираж — разворот с креном больше 45 градусов. Ты попробуй его сделать на одной высоте, с одинаковой скоростью вращения и по минимальному радиусу. Вот это фигура! Кажется просто, а попробуй сделай! А петлю сделать — это что там — ерунда.

Так вот, «покупатели» из 86-го гвардейского истре­бительного полка 240-й дивизии. Отобрали по списку, даже не проверив технику пилотирования, 8—10 чело­век... А что ты думаешь? Выбрать бабу красивую — это одно дело, а летчиков? Все молодые, а по внешнему виду не узнаешь же, кто действительно будет хорошим летчиком, а кто неважным. Как в каждой профессии, так и в летном деле есть хваткие, а другие вроде и лет­чики, вроде и летают, а вот не умеют пилотировать кра­сиво. А сколько народу на взлете и посадке побилось?! Вот я ни одного самолета не сломал, а были такие, ко­торые по 2—3 самолета ломали. В принципе, это не­мудрено. Мы же на поршневых самолетах летали, да еще и с хвостовым колесом. Вот на реактивном ты газ дал и разгоняешься по прямой: никуда его не крутит, не вертит. А у поршневого самолета есть реакция винта, разворачивающая самолет в сторону его вращения. Сложнее всего удержать самолет, пока он скорость не наберет. В это время силы воздушного потока не хвата­ет, чтобы использовать руль поворота для парирования разворота машины. Опытный летчик — он газ даст плавно, а молодой газанет, и самолет, например, влево мотанет. Чем удержать? Тормозом, по идее, но само­лет-то с хвостовым колесом — тормознул, машина впе­ред клюнула и винтом об землю. Все — отлетался.

Привезли нас под Подольск Московской области. Помню, ко мне на аэродром приехали отец и брат — я с ними не виделся с тех пор, как в армию ушел.

В полку мы потренировались и в конце лета 1943 года полетели на фронт. Там один вылет совер­шили на облет линии фронта, а после этого сразу же было несколько вылетов на сопровождение штурмови­ков. Ужас! Ни туда, ни сюда не рыпнешься! Если ты бросишь штурмовиков, могли отдать под трибунал.

—  Какой была техника сопровождения штурмо­виков?

—  Просто было. Обычно сопровождали штурмови­ков не один и не два истребителя. Слева, справа пары, пара чуть выше сзади. Скажем, тебе сказали, что ты пойдешь и будешь прикрывать правый фланг. Вот ты идешь справа девятки и следишь, чтобы с этой стороны их никто не мог сбить. Обычно немцы атаковали сзади. Ты чуть повыше летишь, чтобы было преимущество. На снижении скорость наберешь и отразишь нападение. Немцы же тоже соображали — на штурмовики, если ис­требители выше их, не полезут. Тут еще такой момент. Сопровождая штурмовиков, мы ходили «ножницами» над ними. Таким образом удавалось держать скорость выше, чем у штурмовика, а иначе собьют.

—  Когда в атаке штурмовики становились в круг, где находились в это время вы?

—  С ними вместе на кругу, но чуть выше. Тут глав­ное — их не потерять на фоне земли.

«Пешки», к примеру, сопровождать было куда легче. У них скорость больше, высота тоже больше. Когда идешь в сопровождении, то идешь группой. Когда они начинают бомбить, с ними тоже проще, чем со штурмо­виками.

А вообще, разные моменты были. Помню, вылетели на штурмовку. Перелетели мы через линию фронта. И вот идут шесть штук Ю-87. Эти машины могли пики­ровать под 60—80 градусов! Они уже выстроились, что­бы что-то штурмовать на нашем переднем крае. Я за одним пристроился и подловил его на выходе из пике. Здорово получилось. Я летел на Як-9Т, и вот я, навер­ное, три 37-миллиметровых снаряда в него всадил! В воздухе немец, конечно, не рассыпался, но я видел, как он свалился на крыло и рухнул на землю. Самое ин­тересное, что, когда сбиваешь, страха нет, один азарт. Не думаешь, что тебя тоже могут убить запросто. Азар­та много и на «свободной охоте». Такая прелесть! Прав­да, на «свободной охоте» меня и сбили.

—  Как это произошло?

—  На девятом вылете, 7 сентября меня сбили. Как получилось? Я к тому времени уже летал прилично. И вот наш командир эскадрильи Зайцев (если мне не изменяет память, такая была у него фамилия) читает задание. Смотрю — а у него руки трясутся. Что это за командир эскадрильи, у которого мандраж? Но тут, ви­димо, дело было в том, что он недавно был сбит. Прав­да, над своей территорией — в плен не попал, но вот так это на нем отразилось.

Дали нам задание лететь на «свободную охоту». Я до этого все время летал ведомым, а тут командир эскадрильи мне говорит: «Товарищ Канищев, вы пойде­те ведущим». Ладно, ведущим так ведущим. Летали мы на Як-9Т с мощной 37-мм пушкой. В то время приемник и передатчик стояли только на самолетах ведущих, а у ведомых были только приемники. Поэтому мне приш­лось пересесть с моего самолета на самолет команди­ра эскадрильи под номером 72.

Отправили нас в район Духовщины — «Смертовщи-ны», как мы ее называли. Фашисты там долго стояли и сумели хорошо укрепиться. Много там было и зенитных батарей. Мы пересекли линию фронта, все нормально. Смотрю, идет поезд от Смоленска на Ярцево, к фрон­ту, — вагоны, платформы с зенитными орудиями. Я го­ворю ведомому, мол, будем штурмовать этот поезд. Сделали мы два захода. Чую, шмаляют они по нам — в кабине запах гари от разрывов снарядов. На третьем заходе вдруг удар. Снаряд попал в мотор. И все — мо­тор сдох. Но пропеллер крутится, его не заклинило. Я ведомому кричу: «Иди на базу, я подбит». А он крутит­ся вокруг. Я ему снова: «Уходи!»

Думаю — что делать, куда садиться? Я знал, что ближе всего линия фронта на севере. Решил: буду идти перпендикулярно линии фронта, чтобы мне перетянуть ее и сесть на своей территории. Вообще, был