Проходим рекогносцировку местности, учимся воевать по-пехотному. И тут прибегает посыльный. Срочно вызывает командир полка. Приказ, надо выполнять. Захожу. В прихожей сидит какой-то парень. Я к секретарше, говорю: «Меня вызывали?» Я захожу и охерел. Я таких звезд, какие были на погонах людей в этой комнате, в жизни не видел. У одного три, у другого две. Еще два старших офицера и полковник, командир полка. Я говорю: «Товарищ генерал армии, разрешите обратиться к полковнику! Товарищ полковник, младший лейтенант Канищев прибыл по вашему приказанию».
Генерал армии мне: «Вы летчик?» — «Так точно». — «На каких летали?». — «На многих истребителях летал. Як-1, Як-7, на Як-9 сбили». — «Какой налет?» — «Точно не знаю. В школе часов 40. Да и потом... часов 100 с небольшим». Тогда генерал армии говорит командиру полка: «Чего вы его тут держите? Нам во как летчики нужны! Немедленно отправьте». — «Слушаюсь». Я вышел. Полковник говорит секретарше: «Срочно напечатайте на него личное дело». Этот молодой, который в коридоре сидел, встает: «Ты Канищев? Меня отослали за тобой». Вот так... Если бы не этот случай, быть бы Васькой-взводным. Под Кенигсбергом и накрылся бы. А так в Кенигсбергской операции я уже летал.
Как в полк вернулся, я командиру полка говорю: «Дайте мне пару провозных, я нормально летаю». Он мне говорит: «Давай отъедайся. Ты на себя посмотри — кожа да кости. Месячишко посидишь». Потом мне дали несколько провозных, провели тренировочные бои, и все — начал летать. У меня такая эйфория была! А потом, под конец войны нас уже так не сбивали, как в 1943 году. В 1944 году и в 1945 году, может быть, только пара человек погибли.
—
— Именно. И получилось не так сложно. Они шли в паре. Сбивать ведущего, конечно, было себе дороже, потому что ведомый-то сзади. Когда ты атакуешь ведущего, то тебя тут ведомый как раз и рубанет. Немцы же были ушлые. Алейников, мой ведущий, был хитрожопый, грубо говоря. Я держался хорошо, реакция нормальная была, но он как даст газ почти до конца и шурует. Он повернул влево, я за ним, но мне, чтобы его догнать, надо бы газу добавить, а у меня газ полностью дан, и догнать я его могу, только если он опять влево пойдет, и я его подрежу. Мне держаться за ним очень тяжело было. И тут он, как обычно по своей походке, крутанул влево, я тоже за ним влево и смотрю внизу: два «фоккера». Я Алейникову говорю: «Справа внизу два «фоккера». Атакую!» Ведомый «фоккер» повернул влево. Я еще подумал, что он «ножницы» делает вокруг своего ведущего. Я его проскочил и нацелился на ведущего. Я до этого стрелял, но все с больших дистанций, метров с 600—800, и, конечно, мазал. А тут выждал, пока до него метров сто не осталось, и как нажал. У него в воздухе что-то оторвалось, и «фоккер» пошел вниз. Его ведомого я потерял. Тут же начал крутиться, смотреть, где второй «фоккер». Ни хрена его нет. Но ничего, прилетели, сели, у меня такое возбужденное состояние. Тут как раз и командир дивизии на аэродроме. Я вылезаю из самолета. Докладываю командиру полка: «Товарищ командир полка, задание выполнено. Сбил «Фок-ке-Вульф-190». «Это мы уже знаем, — отвечает. — Уже пришло подтверждение от пехоты. Чего у тебя глаз-то дергается?» — «Задергается. Ведомого-то этого немца я потерял. Думаю, срубит на хрен... » Ты пойми, у меня нет-нет да и возникала такая мысль. Вдруг опять не повезет — хренак, и собьют, и опять в плену окажешься. Как тогда? Скажут, что ж ты, твою мать, только и делаешь, что перелетаешь туда-сюда. А ведь такое могло быть вполне.
Свой третий самолет я сбил под Берлином. Это был «мессер». Наши нещадно бомбили Берлин. В воздухе стояла гарь, копоть. Берлин горел.
На патрулирование и сопровождение летали полками, самолетов по 20. Вот как-то нас подняли. Взлетел я. Осматриваюсь: вроде интересно, все кругом горит. И вдруг раз — «мессер». Смотрю, он как будто специально под меня разворачивается. Я пристроился. Нажал. Смотрю, немец пошел вниз. Быстро все получилось. Высота две тысячи. Я за ним еще метров 500 прошел, смотрю — он вниз пошел. Ко второй половине войны уже не засчитывали сбитый самолет, пока не подтвердит пехота, а в городе как подтвердишь? Так что мне его не засчитали, а биться я не стал. Четыре дня до конца войны оставалось уже, буду я там выяснять... Дрались же не за ордена. Хотя вот этот Алейников мог сказать: «Я не согласен на отечку». Чтобы «боевик» получить, нужно не меньше 30 вылетов и обязательно должен быть сбитый самолет. Тогда только дадут орден Боевого Красного Знамени. У него было три ордена Боевого Красного Знамени. Он ни хера никакой не Герой. А три Славы приравнивались к Герою. Так вот у нас был один младший лейтенант с тремя орденами Славы. Первую Славу получил за вылеты — может быть, за 20 вылетов. Проштрафился — его послали, как называли у нас, «задом наперед» — стрелком на Ил-2. Это как штрафной батальон в пехоте, а в авиации — задом наперед. И он сбил самолет. Ему второй орден Славы дали. И третий, уже не помню за что. Вот так с тремя Славами, Герой Советского Союза. Чего твои три «боевика»!
— Были. Были честные летчики, как, например, мой командир эскадрильи Кокошкин [Кокошкин Валентин Иванович, старший лейтенант. Воевал в составе 86-го гиап (744-го иап). Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 3 самолета противника]. Он сделал более 300 вылетов, а сбил, по-моему, 7 самолетов. Орденов много, но Героя не дали. У него точно приписок не было. А взять того же ГСС Дергача [Дергач Алексей Николаевич, майор. Воевал в составе 161-го иап, 101-го гиап и 86-го гиап (744-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 300 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 15 самолетов лично и 16 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды (четырежды), медалями] — у него наверняка были приписки. Почему говорю? У него был ведомым Миша Минаков [Минаков Михаил Андреевич, старший лейтенант. Воевал в составе 86-го гиап (744-го иап). Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 4 самолета противника], тот рассказывал.
—
— На фронте кормили хорошо. При боевом полке был батальон аэродромного обслуживания. Мы их называли чмо — чудят, мудят, объебывают. Они обеспечивали боевой полк. Соответственно командиром чмо было лучше быть, чем командиром полка.
Ведь что такое командир чмо? Ему на дом даже кушать приносили — это царь, у него все ресурсы. А командиры полка что? Зарплата и летчики, которые бьют самолеты. Наш командир полка однажды полк построил и говорит: «Ребята, ну что мне сделать? Давайте я в кальсонах по гарнизону пройду, но только не бейте самолеты».
—
— А как же без них? Они были оружейницы в основном. Случались и романы. Но у меня возлюблен ной в полку не было. Роман у меня был в партизанском отряде.
Девчата в полку хорошие были. Встанешь утром — никто их не просил, а они постирали портянки, белье. Конечно, у нас уважительное было отношение к женщинам. И между собой отношения отличные. По крайней мере я был без хитрости и со всеми общался хорошо. С техниками нашими мы тоже очень ладили. Ведь кто мне должен самолет готовить? Отношения у нас были товарищеские, дружеские, равные. Были и такие, конечно, нос задирали: я — летчик, а ты кто?!
—
— Дрались иногда. Помню даже, в Германии стояли — кто-то из летчиков с артиллеристом дрался, что ли. Я не принимал в этом участия. На танцах баб не поделили. В основном из-за этого. А не из-за того, что я — летчик, а ты — танкист! Ну и что?! Еще надо посмотреть, кто из нас важней — танкист или летчик.
—
—
— Машина посложнее. «Як» на взлете и посадке более устойчивый. По пилотажу они приблизительно одинаковые. Чуть-чуть лучше «лавочкин». А «яки» все одинаковые. Только кабины отличаются, ну и по массе, конечно, Як-9Т более тяжелый, чем Як-7, а тем более Як-1. В принципе Як-3 — это самый лучший из