Наконец-то настали долгожданные зимние каникулы. Как только нас отпустили из школы на праздники, Серёжа в тот же день уехал к своей маме в Москву. А мы с увлечением занялись подготовкой к ёлке. По вечерам мы с мамой доставали со шкафа из передней запылённые картонные коробки из-под старых шляп, стирали сырой тряпкой с них пыль и открывали крышки.
Из коробок весело выглядывал какой-то особый мир — мир праздников. Тускло поблёскивали перепутанные между собой серебряные и золотые нити «дождя», ёлочной канители. Будто сказочные расписные яблоки, лежали укутанные в вату разноцветные стеклянные шары.
А как хороши были ватные зайчики, белки, мишки!.. Как празднично сверкали усыпанные блёстками звёзды! И всё это было забрызгано жёлтыми застывшими капельками воска от свечей. И вся вата, как снег в лесу, усыпана сухой еловой хвоей.
Мы бережно вынимали каждую вещицу и проверяли: в порядке ли нитяная петля, за которую игрушку надо будет прицепить к сучку ёлки. Где нужно, привязывали новые петли. Потом мама доставала стеклянные разноцветные бусы. Добрая половина их оказывалась побитой. Но это нас ничуть не смущало. Такова уж судьба этих бус — ежегодно биться, да так и висеть на ёлке разбитыми, похожими на раскрытые ракушки с серебряной сердцевиной.
— Блестят, и хорошо, — говорила мама, откладывая бусы в сторону.
Наконец с самого дна коробки появился большой ватный дед-мороз. Вид у него был сильно помятый будто заспанный. И неудивительно — попробуй-ка проспи в темноте на шкафу целый год, от елки до ёлки.
Мама бережно поправила на дедушке шапку, мешок с игрушками, который он нёс за спиной, немножко выправила голову, сильно склонившуюся на один бок от долгого лежания. Стряхнула со старика прошлогодние иголки. И дед-мороз снова стал «как молодой», готовый занять своё законное место под ёлкой.
Очень весело было перебирать старые ёлочные украшения, но ещё веселее делать новые. Каждый год мы с мамой клеили из золотой и серебряной бумаги длинные блестящие цепи и маленькие корзиночки, В каждую корзиночку клалась конфета. И до чего же вкусны оказывались потом эти конфеты с ёлки, немного подсохшие, пахнущие хвоей, куда вкуснее свежих, из магазина.
В самый разгар такой весёлой предпраздничной работы в комнату частенько заходил и Михалыч. Он добродушно, но слегка иронически посматривал на наше занятие и говорил:
— Делать вам нечего! Клеят какие-то бумажные колечки! Ну зачем они? Украшений и так пропасть, вешать некуда.
На подобные замечания мы с мамой ничего не отвечали и продолжали своё занятие.
Постояв с минуту, Михалыч обычно присаживался тут же рядом на стул, закуривал папиросу и, лукаво улыбаясь, следил за работой.
— А ну-ка, Юра, дай и мне немножко поклеить, так и быть — помогу вам.
— Да ведь ты же глупостью это считаешь! — удивлялась мама.
— Конечно, глупость, — соглашался Михалыч. — Просто делать нечего, терпеть не могу сложа руки сидеть.
Я давал Михалычу лист золотой бумаги, запасные ножницы, кисточку для клея. И Михалыч с увлечением принимался за работу.
Сейчас же начиналось состязание: кто за час склеит больше колечек, у кого цепь выйдет ровнее и1 красивее. В пылу трудов мы не замечали, как летит время.
— Ужин подали, идите, а то остынет! — всегда неожиданно раздавался из столовой грозный приказ тётки Дарьи.
— Подожди, сейчас! — отвечала мама. Тётка Дарья появлялась в дверях, суровая и непреклонная.
— Чего ждать-то? — гневно вопрошала она.
— А ты разве не видишь, что мы срочным делом заняты? — с возмущением вступался Михалыч.
— «Заняты, заняты»! — передразнивала Дарья. — Тоже, подумаешь, дело!
— Конечно, дело! — убеждённо отвечал Михалыч. — И притом, учти, не терпящее отлагательства.
— Ну что же, не терпит, и не нужно, — равнодушно соглашалась тётка Дарья. — Не хотите, значит, есть, я ужин в кухню уберу.
И она не торопясь поворачивалась, собираясь уходить.
— Стой, стой! — испуганно кричал ей вслед Михалыч. — То есть как это уберёшь? Мы сейчас. Я ужасно проголодался.
И он, не доклеив свою цепочку, спешил в столовую.
НА ЁЛКЕ
Больничный сторож Дмитрий привёз из леса небольшую, но очень пушистую ёлку. Её внесли в дом, поставили в кадку с песком посреди кабинета, и сразу в комнате запахло свежей хвоей, смолой, запахло зимними праздниками.
Когда ёлка оттаяла и немного согрелась, мама разрешила мне начать её украшать. Сама она тоже принимала в этом участие.
Принесли лестницу-стремянку. Я забрался повыше, водрузил на верхушку ёлки блестящую звезду, а потом стал развешивать канитель, бусы, флажки и разные другие украшения. Мама украшала нижние ветви. Не прошло и часу, как деревце было уже полностью наряжено.
Пришёл из больницы Михалыч. Ещё раздеваясь в передней, он уже потянул носом и, подняв палец вверх, многозначительно сказал:
— Чую праздничный дух!
Потом вошёл в кабинет, с удовольствием оглядел украшенную ёлку и добавил:
— Угадал. Вот она как-ая красавица!
После обеда начались приготовления к праздничному вечеру. В кухне что-то стряпали. Оттуда с озабоченным видом то и дело появлялась мама или тётка Дарья, поспешно шла в столовую, доставала из буфета блюдо или какую-нибудь миску и тут же исчезала в кухне.
Если мы с Михалычем к ним за чем-нибудь обращались, они только отмахивались: «Не мешайте, мол, не до вас теперь!» — и, не отвечая, спешили по своим очень срочным делам.
— Да-ас! — в раздумье сказал Михалыч. — К «начальству» теперь лучше не приставать, а то достанется на орехи. Давай-ка, брат, удалимся в тихую пристань и будем оттуда наблюдать за ходом событий.
Мы удалились в Михалычев кабинет, сели к письменному столу и начали перебирать, приводить в порядок в ящиках разные охотничьи и рыболовные принадлежности.
В одном из ящиков лежал потёртый толстый альбом с фотографиями. Я отлично помнил каждую из них, но всё-таки время от времени любил их снова рассматривать.
Это были очень старые, порыжевшие и выцветшие за долгие годы фотографии Михалыча и его приятелей, когда все они были ещё совсем молодые.
— Ну что, прогуляемся в страну былого? — предложил Михалыч.
— Конечно, прогуляемся, — охотно согласился я.
Мы уселись рядышком и начали перелистывать страницу за страницей.
— Вот это я ещё студент, — говорил Михалыч. — Боже мой, боже мой! И самому поверить трудно А это мы с приятелем после охоты на зайчишек. Видишь: три штуки взяли, двух — я, а третьего — Сашка. Видишь, он своего за уши держит? Отличная была охота! — И Михалыч в сотый раз начал рассказывать мне про эту охоту.
Я знал весь рассказ наизусть, мог подсказать вперёд почти каждое слово. Но от этого прелесть рассказа ничуть не уменьшалась. Наоборот, с каждым разом он становился мне всё ближе, всё родней. Мне
