показывая на студентов, присутствующих на проводимых им практических занятиях.
— И эти молодые люди сопровождают вас при осмотре каждого больного?
— Они для этого и приходят сюда.
— Но все кровати палаты заняты женщинами.
— Ну и что?
— Присутствие такого количества мужчин должно их ужасно стеснять!
— Да что вы, больной — это бесполое создание.
— Быть может, в вашем представлении, но в их глазах целомудрие, стыд...
— Все эти красивые слова следует оставить за дверью, мой дорогой Альцест. Здесь мы начинаем изучение болезней, проводя опыты над живыми, а заканчиваем их в амфитеатре над трупами.
— Послушайте, доктор, вы прекрасный, честнейший из людей, я вам обязан жизнью, признаю ваши отменные достоинства, но привычка и любовь к вашему искусству воспитали в вас такие взгляды, против которых я решительно восстаю... Я оставляю вас... — сказал Сен-Реми, направляясь к выходу из залы.
— Какое ребячество! — воскликнул доктор Гриффон, задерживая своего друга.
— Нет, нет, есть вещи, которые меня печалят и возмущают. Я предвижу, что присутствие на вашем обходе будет для меня пыткой. Я не уйду, хорошо, но я жду вас здесь, у стола.
— Что вы за щепетильный человек! Вы от меня не отделаетесь. Я понимаю, вам надоест ходить от больного к больному. Оставайтесь здесь. Я вас позову, чтобы показать два или три любопытных случая.
— Хорошо, раз вы так настаиваете, но для меня даже это будет сверх меры.
Пробило семь часов тридцать минут.
— Идемте, господа, — пригласил доктор Гриффон.
И он начал обход в сопровождении большой группы студентов.
Подойдя к первой кровати правого ряда, задернутой занавеской, сестра сообщила доктору:
— Доктор, больная номер один умерла сегодня ночью в четыре часа тридцать минут.
— Так поздно? Это меня удивляет. При вчерашнем осмотре я полагал, что она не переживет и нескольких часов. Тело не востребовали?
— Нет, доктор.
— Тем лучше: труп прекрасный, мы не станем делать вскрытие, я осчастливлю кого-нибудь.
Затем, обращаясь к одному из студентов, Гриффон сказал:
— Дорогой Дюнуайе, вы давно ждете объекта, вы записаны первым, вот вам труп!
— Ах, сударь, как вы добры!
— Я желал бы почаще вознаграждать ваше усердие, любезный друг. Но отметьте этот труп, станьте его владельцем... Не то найдется много молодцов, падких на добычу.
И доктор направился к следующему больному.
Студент при помощи скальпеля деликатно отметил буквы Ф и Д (Франсуа Дюнуайе) на руке умершей актрисы[153], чтобы стать владельцем трупа, как выразился доктор.
Обход продолжался.
— Аннета, — тихо спросила Жанна Дюпор свою соседку, — кто такие эти люди, что следуют за доктором?
— Это студенты.
— О боже! И все они будут присутствовать, когда доктор будет расспрашивать меня и осматривать?
— К сожалению, да!
— Но у меня болит грудь... Меня будут осматривать при этих мужчинах?
— Да, конечно, это необходимо, они так хотят. Я горько плакала при первом осмотре, сгорая от стыда. Я сопротивлялась, мне пригрозили, что выпишут из больницы. Пришлось согласиться. Но это меня так потрясло, что болезнь резко ухудшилась. Судите сами, почти голая перед массой людей — крайне неприятно, не правда ли?
— Перед одним врачом, если необходимо, я понимаю, хотя тоже стыдно. Но почему же перед всеми?
— Они учатся, их обучают на нас... Что вы хотите? Мы для того и существуем... На этих условиях нас и приняли.
— Понимаю, — с горечью проговорила Жанна, — даром нам ничего не дают. Однако иногда можно этого избежать. Ведь если моя несчастная Катрин попадет в больницу, ее тоже пожелают осматривать в присутствии молодых людей... Нет, я за то, чтобы она умерла дома.
— Если она попадет сюда, ей придется исполнять все то, что делают другие, как вы и я; но тихо, — сказала Аннета, — соседка может нас услышать. Когда-то она была довольно состоятельной, жила со своей матерью. Вы представляете, как она будет смущена и несчастна, когда к ней подойдут врачи.
— Верно, господи, я дрожу при одной этой мысли. Бедное дитя!
— Тихо, Жанна! Доктор идет, — сказала Аннета.
Глава VIII.
МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ ФЕРМОН
Поспешно осмотрев нескольких больных, не вызывавших его интереса, доктор Гриффон наконец подошел к Жанне Дюпор. При виде этих людей, жаждущих все постигнуть и всему научиться, несчастная женщина, дрожа от страха и стыда, плотно закуталась в свое одеяло.
Строгое задумчивое лицо Гриффона, его проницательный взгляд, его нахмуренные брови постоянно размышляющего человека, резкая, нетерпеливая и краткая речь еще более усилили ужас в душе Жанны.
— Новая пациентка, — произнес доктор, прочитав на дощечке запись больной.
Затем он бросил на Жанну испытующий взгляд.
Наступила глубокая тишина, в течение которой ассистенты, подражая метру, с любопытством взирали на больную.
Для того чтобы избежать мучительного волнения, вызванного присутствием студентов, Жанна с тревогой смотрела на врача.
После внимательного осмотра больной доктор, заметив желтоватый цвет глазного белка, показавшийся ему ненормальным, подошел ближе с пациентке и, пальцем приподняв веко, молча взглянул на глаз.
Несколько учеников, заметив нечто вроде немого приглашения профессора, стали поочередно осматривать глаз Жанны.
Затем доктор стал задавать вопросы:
— Ваше имя?
— Жанна Дюпор, — прошептала больная, все больше пугаясь.
— Возраст?
— Тридцать шесть лет с половиной.
— Громче. Где вы родились?
— В Париже.
— Ваше занятие?
— Швея-бахромщица.
— Вы замужем?
— Увы, да, мосье, — ответила Жанна, глубоко вздыхая.
— Сколько лет замужем?
— Восемнадцать лет.
— Дети есть?
Вместо ответа бедная мать, до того отвечавшая сдержанно, залилась слезами.
— Плакать не следует. Надо отвечать. Дети есть?
— Да, доктор, два мальчика и дочь шестнадцати лет. Последовал ряд вопросов, которые невозможно
