думали, эти сегодня зря приходили? Нет, не зря... Дурачье, конечно, так приперлось – душеньку против шерсти почесать – да только не сами они пришли. Их Страничник привел.
– Страничник – это который в белом? – серьезно осведомился Талька. – А почему он – Страничник?
– Потому что за ним – страница из Зверь-Книги. Он за нее душу Книге продал, лапу Зверю целовал и слезой расписывался. А сюда пришел силу вашу испытывать. Он-то пришел, а вы ему по незнанию все, как есть, на подносе и выложили! Эх, не успел я вам сказать!.. Чай, не убили бы нас – бока бы намяли, как обычно, не впервой... И я, дурень старый, бухнулся бы им в ножки, ублажил – глядишь, покуражились бы да и убрались восвояси! Рано нам еще зубы показывать, рано со Зверь-Книгой тягаться... нет у нас ни зубов на Зверя, ни слов на Книгу... ничего у нас нету...
Черчек захлебнулся досадой и сунул в рот клок пегой бородищи – жевать с горя.
– Ладно, – наконец пробурчал он. – Несколько дней у нас во всяком разе есть. Пока еще эта белая пакость к своим доберется, пока доложит, что вынюхал у Черчекова хутора – а там уже и Большое Паломничество наступит. Местные, принявшие Закон Переплета, в Книжный Ларь поедут – к святыням приобщаться, себя Зверь-Книге показывать. А до того к нам никто не сунется. У них ведь все по правилам, по порядку... души чернильные!
Помолчали. Теплый ветерок как-то уныло посвистывал, бродя между замшелыми избами. Бакс, разжившийся у деда пригоршней местного курительного зелья, заменявшего табак, сосредоточенно дымил самокруткой из каких-то подозрительных сохлых листьев.
– Будешь? – он протянул мне окурок.
Я машинально затянулся, и глаза мои чуть не вылезли на лоб. Более крепкого и вонючего самосада в жизни пробовать не приходилось!
Вот ПОСЛЕ – пришлось...
– Все, мужики, утро вечера мудренее, – сквозь зубы процедил Бакс, наблюдая, как солнце медленно сползает за неровный частокол верхушек деревьев. – Спать пошли. Вон у пацана глаза слипаются... Глядишь, поутру чего и надумаем, а то сегодня день какой-то... – Бакс сделал рукой неопределенный жест, отражающий его мнение о сегодняшнем дне. – Думаешь, если мы – привидения, так нас можно по башке дубасить, и ничего?! Может, и ничего, только мысли все, похоже, вышибло. В общем, завтра договорим.
Черчек угрюмо кивнул, и мы поднялись с бревен. Призрак Вилиссы последовал за нами. Как ни странно, но старик не обращал на нее ни малейшего внимания. Даже ни разу не заговорил с ней. Не видит он ее, что ли? А ведь как пить дать – не видит! Что ж это тогда получается...
Бакс аккуратно прикрыл дверь сарая – мы уже привыкли к этому сенохранилищу и решили ночевать в нем же – и подпер дверь изнутри увесистым поленом.
– Ну что, Вилисса? – поинтересовался он, не оборачиваясь. – Что скажешь?
– О чем? – прошелестел голос однорукого призрака.
И тут вмешался я.
– О Книге. О Зверь-Книге, которую упоминал Черчек. Тебе что-нибудь известно об этом дивном сочетании?
Говоря это, я почему-то отчетливо представил себе трехглавого змея с толстенными фолиантами на чешуйчатых шеях. Змей скалил книги-головы, и алая закладка облизывала острые зубы-буквы.
Ничего лучшего в мою голову не лезло.
– Известно, – слабо колыхнулся воздух, пропитанный ароматами кожи и сена. – Но я всегда считала, что это – сказка. Мудрая и страшная сказка.
Меня словно холодом пробрало. То, что было сказкой для потомственной ведьмы Вилиссы – чем же это могло оказаться для нас?
Чем могло быть на самом деле?
– Сказывала мне моя бабка, – голос Вилиссы стал еле слышен, и я старался не пропустить ни единого слова, – будто слыхала она от своей прабабки, что где-то на свете – на этом ли, на том или на каком еще – есть Зверь-Книга в переплете из черного тумана. Кем писана – неведомо, кем читана – незнаемо, что в себе несет – не нам о том судить... А только если весь Дар собрать, что у Даровитых имеется, да все тайные знания к нему прибавить, что у Знающих водятся – так в Зверь-Книге поболе того будет. Но читать Книгу эту нельзя, ибо Дар даром не дается... потому что как ты читаешь Зверь-Книгу, так и Зверь-Книга читает тебя, листая помыслы и чаяния дерзнувшего. И если она дочитает тебя до конца быстрее, чем ты – ее, то станет в Книге на одну страницу больше, а в мире – на одну душу меньше. И расхохочется черный туман, обнимая Книгу, пришедшую из Алой Бездны, Бездны Голодных Глаз, которой маги пугают нерадивых учеников...
– Дальше! – не выдержав тишины, повисшей между нами, крикнул Талька. – Дальше!
– Все, – коротко ответила Вилисса. – Дальше ничего не знаю. И боюсь, что придется узнавать. Позовет Книжный Ларь – надо будет идти. Правда, Дар мой – у вас. А вы не умеете им пользоваться.
– А ты на что? – простодушно изумился Бакс. – Научи! Глядишь, и склеим твой Дар...
– Склеим... – печально усмехнулась Вилисса. – На учение время нужно. Нет у нас времени, и ничего у нас нет. Может, и впрямь надо было ждать, пока родится Йери-ер, Белая Старуха. Разве что...
– Разве – что?
– Разве что вы все-таки согласитесь умереть и передать мне Дар. А я уж дальше сама, как получится... если получится. Недаром же та, из снов, меня сюда звала. Наверное, есть еще надежда – мне со Зверь- Книгой встретиться, в Переплет ее постучать...
– А нам, значит, копыта отбрасывать? – недобро переспросил Бакс и кивнул быстрый взгляд на полено, подпиравшее дверь.
По-моему, он нашел ему новое применение.
– Да. А что тут такого? Вы же назад, к себе вернетесь...
– Призраками? Тенью отца Гамлета?!
– Да, призраками. А Дар вам память при переходе сохранит – он ведь добровольно отданный... вырастите себе новые тела...
Я прошелся по сараю, словно выбираясь из болота молчания, более красноречивого, чем любые слова.
Вроде бы все она говорила правильно... И Зверь-Книга эта, пугало молоденьких ведьмочек, прах их всех забери! – не наша забота ее искать; и Дар нам Вилиссин – как корове седло, а Вилисса им пользоваться умеет... и память мы, похоже, сохраним, чем черт не шутит...
Умирать почему-то не хотелось. С чего бы это? Да все с того, с родимого... Вдруг врет нам бабка- девушка, или просто не сработает какая-нибудь деталь – и станем мы там или здесь банальными покойничками или этими... Лишенными Лица...
Меня передернуло. Это ведь похуже, чем просто смерть – наша, родная, атеистическая, с уютным НИЧТО в перспективе! Придется лет триста барабашкой по панельным домам шастать, полтергейсты на кухнях устраивать!
Кроме того – КАК мы будем умирать? Мне, значит, родного сына прирезать или вилами приколоть, после Бакс меня удавит, на радость Вилиссе, а сам напоследок в колодце утопится...
Есть у них тут колодец, или к соседям идти понадобится? Здрасьте, люди добрые, к вам утопленник стучится под окном и у ворот!
Похоже, на наших физиономиях ясно читались все эти мысли, и Вилисса была их единственным читателем.
– Я знала, что вы мне не поверите, – прошептала она, и легкий силуэт тюлевой занавеской качнулся у стены. – А когда поверите – поздно будет...
Бакс упрямо мотнул головой.
– Вот когда поверю, тогда и зарежусь! – жестко заявил он. – А до того – шиш с маслом!
– Ты знаешь, Баксик, – поддержал его я, – твои последние слова... Грубовато, конечно, но, в общем, верно. А ты, Талька?
– И мне не хочется, – протянул из угла Талька. – Правда... там мама осталась...
