Сейчас даже стыдно вспоминать, сколько людей делали себе политический капитал на этой трагедии, ходили туда-сюда, иногда выводили женщину или детей. Конечно, каждый спасенный человек – это огромное счастье. Но таким образом террористам показывали, что с ними считаются, с ними проводят переговоры и вообще принимают за сторону, с которой можно договариваться. А договариваться с ними нельзя. И пускать к ним актеров, политиков, бизнесменов, врачей и всех остальных просто глупо. Только опытных переговорщиков, которые могут реально оценить ситуацию, только психологов и аналитиков.
Но этот бардак на глазах у всего мира продолжался долгих три дня. И все три дня я дежурил у здания на Дубровке в надежде получить оттуда весточку и рассчитывая, что все закончится благополучно. Но с каждым днем становилось только хуже и хуже. Постепенно все начинали понимать, что это противостояние не может закончиться ничем, кроме смерти.
За эти три дня я вымотался до предела и все время ждал какого-то чуда, убеждая себя в благополучном исходе. Поздно ночью возвращался домой и кричал от злости и бессилия. Мы ведь собирались пойти с ней в загс. И я сам купил ей билеты на этот проклятый спектакль. Это с моим «везением» нужно было так постараться. Мне было почти сорок три года, и я наконец нашел женщину, с которой хотел жить и умереть. И теперь эту женщину вместе с сыном держали под прицелом какие-то отморозки, а я ничего не мог сделать…
Я даже подумал тогда, что нужно было нам всем раздать оружие и пустить нас в это здание. Всем мужьям, братьям, сыновьям тех, кого захватили эти ублюдки. Мне казалось, что мы просто разорвем этих террористов голыми руками. Через несколько лет, уже в Беслане, так все и получилось. Отцы и близкие несчастных детей, захваченных в школе, бросились туда с оружием в руках, создали панику, неразбериху, столпотворение, и в результате погибло больше трехсот детей. Нет, в таких случаях родственников пускать нельзя. Нужно, чтобы работали профессионалы.
Я был в эти дни и ночи словно в бреду. Мне все еще казалось, что все может закончиться разумным компромиссом. Сейчас, анализируя события тех лет, я должен признаться, что шансов не было никаких. Во главе государства стоял уже совсем другой человек, воспитанный в иных традициях. И этот человек не был готов к компромиссам и не хотел договариваться с террористами. Просто он вырос в другой системе координат. Господи, как я его ненавидел после всего случившегося на Дубровке! Готов был загрызть его зубами, считая главным виновником всего происшедшего кошмара. А сейчас я понимаю, что он был прав. Честное слово, только сейчас понимаю, что иначе было просто нельзя. Ни при каких обстоятельствах нельзя было договариваться с террористами. Это все равно не поможет, только продемонстрирует всему миру вашу слабость.
Двадцать шестого октября все закончилось. В здание пустили газ, и туда вошли спецназовцы. Террористов убивали прямо на месте, никто не сумел даже оказать сопротивление. Но газа оказалось слишком много. В результате много заложников отравились этим газом. Вспомните, что они три дня сидели в запертом помещении без достаточного количества воды и еды. Теперь, спустя столько лет, я понимаю, что иначе было просто нельзя. Если бы кто-то из террористов сумел нажать на кнопку, началась бы серия неуправляемых взрывов.
Людей, конечно, пытались спасти, быстро вывезти, оказать помощь. Но разве можно сразу вытащить такую массу людей! По официальным данным, там погибло сто тридцать человек. Некоторые правозащитные организации потом написали, что на самом деле погибло сто семьдесят четыре человека, и обвиняли в этом федералов. Это как минимум безнравственно. Не-ужели было бы лучше, если бы эти бандиты взорвали здание и убили всех находившихся в нем людей? А большинство все-таки удалось спасти. В любом случае было понятно, что произошла страшная трагедия. Среди погибших была и Варвара. Она тихо заснула, словно решив отдохнуть, и лицо у нее было такое умиротворенное. Это я потом ее увидел, уже в морге на опознании. А вот Игорь выжил. Его отвезли в больницу, и он выжил. Но пролежал в больнице почти месяц.
Я поехал на опознание тела Варвары. Ее отец посчитал, что именно я должен туда поехать и забрать тело его дочери. Сразу мне ее не выдали, только через несколько дней. Там было столько убитых горем людей… Ужасное зрелище, когда мужей, отцов, братьев, сыновей приглашают опознавать своих близких. Я понимаю, что иначе нельзя, но все равно это ужасно. И столько погибших! Сто тридцать человек задохнулись в этом аду. Даже вспоминать страшно. Хорошо еще, что их смерть была не такой болезненной; они просто засыпали, сидя в своих креслах. Мы похоронили Варвару на престижном Ваганьковском кладбище – у них там свой участок, где была похоронена еще ее бабушка. Рядом с ней мы похоронили и ее внучку.
Я вернулся домой. Опять предстояло все начинать заново. В моей квартире все напоминало о Варваре – ее вещи, ее посуда, ее бумаги. Я долго не решался открывать шкаф, который был наполнен ее вещами. Спасибо Расулу, он понимал, в каком я состоянии, и разрешил мне оформить отпуск, чтобы не появляться на работе в эти дни. Две недели я ходил как оглушенный. Потом принес две коробки, собрал все вещи Варвары и отвез коробки ее матери. Не хотел и не мог оставлять их у себя. Я предупредил родителей Варвары, что теперь сам буду заботиться об Игоре, хотя мальчик и остается жить с ними. Как будто Варвара заранее чувствовала, что с ней произойдет, подумал я, вспомнив ее слова, сказанные однажды ночью.
В декабре я вышел на работу. Все было привычно, буднично, скучно. Я возвращался в мою пустую квартиру и сразу забирался в постель, иногда даже не включая свет. Принимал душ почти в полной темноте и шел спать. Даже не включал телевизор, который я теперь ненавидел. А больше всего ненавидел чеченцев и вообще мусульман, из-за которых погибла Варвара. Как только видел на улице женщину в платке или мужчину с бородой, сразу чувствовал, как меня начинает трясти. Только не напоминайте мне, что мой отец тоже был мусульманином, я об этом всегда помню.
Две тысячи третий год я встретил в одиночестве. Я так мечтал о елке, которую мы поставим для Игоря и вокруг которой соберемся втроем. Но на новогодние праздники Игоря забрал его отец, и я не решился возражать. Мальчик и без того потерял свою мать, ему нужен был родной человек. Так что я сидел один, слушая, как за стеной шумно отмечают Новый год мои соседи.
Следующие два года промелькнули словно один длинный день. Иногда я ездил навещать Игоря, иногда мы с ним вместе гуляли, ходили в зоопарк, в цирк, в парк Горького. Только в театр мы больше никогда не ходили. Я чувствовал себя так, словно внутри у меня все перегорело. Там были даже не угли, там был пепел. Я все еще работал, получал зарплату, исправно выполнял все поручения.
Вы можете не поверить, но за два следующих года у меня не было женщины. Ни одной. Я их просто не замечал. И самое забавное, что даже не хотел. Здоровый и относительно молодой мужчина, не думающий о женщинах. Вы скажете, что такого не может быть. Иногда бывает, как, например, в моем случае. Целых два года я не вспоминал про женщин, меня они не интересовали. Я все время помнил о Варваре, и она часто приходила ко мне во сне.
Но однажды, возвращаясь домой на своей машине, я увидел стоявших на трассе двух молодых женщин характерной внешности. Одна из них напомнила мне Варвару. Стыдно вспоминать, но она действительно была на нее похожа. Я проехал мимо них, затем остановился, немного подумал и подал машину назад. Они наклонились.
– Чего ты хочешь? – спросила первая. – Обслужить прямо здесь или куда-нибудь поедем?
– Поедем, – согласился я, – только не ты, а твоя подруга. Пусть садится в машину.
– Сначала заплати, – сказала первая. – Ты должен оставить пять тысяч рублей и привезти сюда нашу подругу через час.
– Хорошо. – Я протянул ей пять тысяч рублей.
Подруга протиснулась в салон моего автомобиля, и я тронулся с места. От девицы пахло какими-то дешевыми духами.
– Как тебя зовут? – спросил я ее.
– Лариса. Угостишь сигаретой? – Ей было даже неинтересно знать мое имя.
– У меня их нет. Я не курю.
– Как хочешь, – ответила она. – А куда мы едем?
– Ко мне домой.
– Ты живешь один? Неужели без семьи? Или у тебя есть специальная квартира для таких встреч?
– Какая тебе разница?
– Никакой. Только учти, что очень далеко мы не можем уехать. Через час я должна вернуться, иначе
