под ноги себе смотрели.
Наконец «эшелон смерти» попал в Швейцарию, в единственную нейтральную страну Центральной Европы. Леонид и его товарищи узнали об этом не путем расспросов, и читать надписи на станциях у них не было возможности. В двери, даже когда они открывались, никто теперь не решался высунуть голову: часовые стреляли без предупреждения. Устанавливали маршрут поезда, прислушиваясь к голосам, доносящимся снаружи, и водя пальцем по воображаемой карте. Оказалось, что Коля Дрожжак с малолетства мечтал о дальних путешествиях, уже в семилетке с закрытыми глазами умел находить любой остров и любой город на географической карте мира. И теперь он, сориентировавшись в обстановке, еще когда они были в Польше, закрывал глаза, водил пальцем в воздухе, очерчивая границы государств:
— Германия… Ага! Вот в этом месте Швейцария, наподобие слепой кишки, вдается в Италию. А тут… Хлопцы, ей-ей, не вру! Сейчас мы въезжаем в Италию!..
— Италия?!
— А зачем немцам нас в Италию везти? На курорт, что ли?
— Неправильная у тебя, Коля, карта…
Не успел эшелон остановиться, как со станции донеслись возбужденные и вроде бы ликующие возгласы.
— Эввива Руссия!
— Эввива Сталинград!
— Что такое? Революция, что ли, у них?
— Хлопцы… В Италии революция!
Все вскочили на ноги. Даже больные, рассчитывавшие, что только смерть избавит их от мук, и те собрали последние силы. Обнимались, целовались, плакали, не стыдясь слез.
— Ежели так…
— Ежели так, товарищи, то мы спасены…
— Да здравствует Россия!
— Эввива Руссия!
— Виттория! Победа!..
Во всех вагонах дружно застучали в двери, в стены. Между тем зазвучала «Священная война». Песня была как буря. Пел каждый. Во всю мощь. Это был гимн, который русские люди пели и в самые тяжелые, и в самые торжественные минуты. Эта песня потрясала сердца, поднимала на подвиг. Она была сильнее пулеметов и танков.
Бесконечная мучительная дорога, жара, духота, вонь, тьма, жажда вымотали, вогнали в уныние, придавили даже самых жизнерадостных и сильных. А те, кто послабее, совсем пали духом, сутками не вставали, ждали смерти. И вдруг оказалось, что никто смерти не ждет, в каждой груди столько еще надежды и бодрости. Все пели… Но песня не смогла распахнуть запертых дверей. Почему-то не открыли их и итальянцы. Снаружи опять донеслась лающая немецкая команда:
— Швайген! Молшать!
Затрещали автоматные очереди. Но песня не смолкла. Немцы не решились на глазах толпы итальянцев стрелять по вагонам, палили в воздух и поскорее убрали эшелон с людного места.
Радость сменилась недоумением:
— Что же это такое? Если в Италии революция, почему нас все еще охраняют немцы? Почему все кричали «Вива Руссия, вива Сталинград!» и никто не явился на помощь узникам?..
Нет, революция в Италии еще не грянула, но страна жила, как на вулкане…
Часть 3
В СТРАНЕ ГОЛУБОГО НЕБА И ЧЕРНОГО ГОРЯ
1
Выгрузили их в тупике на окраине Рима. Состав с лязгом дернулся вперед, потом назад, потом остановился. Часовые настежь открыли двери:
— Эй, дохлятина, выползай! И сокровища свои забирайте с собой! В самый что ни на есть рай приехали! Шнель! Шнель!..
Соскочил Леонид на землю, и сразу же голова закружилась. Свежий воздух, которого они были лишены столько дней, опьянял, как вино, выпитое на голодный желудок. Мир показался ему неописуемо прекрасным, волшебным.
— Леонид… Леонид, — затормошил его Сережа Логунов. Долгая дорога совсем доконала паренька, и стал он будто некормленый цыпленок. — Посмотри-ка на небо, какое оно синее, чистое…
— Прославленное небо Италии. Хрустальный свод, вдохновлявший художников всего мира, — сказал тоньше и глубже других воспринимавший красоту цвета и формы архитектор Вася Скоропадов. Но эти слова он выговорил как-то машинально, а на самом деле ему сейчас было не до этих красот. Глазами грустными, прищуренными от непривычно яркого света, он озирался вокруг себя, пытаясь установить, зачем их сюда привезли.
Похоже, что те же думы донимали и остальных. Правда, нашелся еще один, кто, разделяя восторг Сережи Логунова и Леонида, жадно всматривался в дивное небо, лучившееся над ними, — слишком уж оно похоже было на небо родной его Башкирии.
— Эх, полететь бы сейчас в эту высь жаворонком полевым, — пылко сказал Ильгужа.
— Ничего, не жаворонком, орлом полетишь еще, Салават Юлаев, — сказал Таращенко, ласково потрепав друга по плечу. Сам-то он не любил загадывать наперед. Думай не думай, ничего не известно, ничего еще не понять.
«Салават Юлаев…» Так называл Муртазина капитан Хомерики. Первый порыв погас, Леонид тоже помрачнел. В короткий миг в памяти пронеслось все, что выпало на их долю с той минуты, когда он в последний раз наклонился над телом капитана, такого юного и бесстрашного. На всем далеком пути от Луги до Италии остались безымянные могилы — в Польше, Германии, Швейцарии, — где лежат советские солдаты, однополчане Леонида, бойцы из роты капитана Хомерики. А что их ожидает здесь?..
Между тем к ним подошли Коля Дрожжак, степенный и рассудительный Иван Семенович, вечно жизнерадостный, как это небо над ними, Петр Ишутин, его земляк Федя Коряков, грузин Шалва, узбек Мирза и… Никита Сывороткин собственной персоной. У ребят глаза на лоб полезли.
— Никита!
— Золотоискатель!
— Как ты сюда попал?
Исхудал Никита меньше остальных, но видно, что путешествие в «эшелоне смерти» далось ему тоже нелегко. Лицо пепельное, щеки запали, голос потускнел. Однако встреча с однополчанами его крайне обрадовала — в цыганских глазах опять заиграли огоньки.
— Чудеса! В России расстались — встретились в Италии. Расскажешь дома, рты поразинут… Теперь, пусть хоть убыот, ни на шаг от вас не отстану! Помню, Муртазин мне все про башкирскую пословицу толковал. Отделившегося, дескать, медведь сожрет, одинокого волк разорвет. Правильно говорил, недаром тоже в старателях мыкался.
— Ну, а как тебе жилось без нас?
— И не спрашивай. Не лучше, чем вам без меня. Хрен редьки не слаще.
— А все же?..
На рассвете их пригнали на большой завод компании ФИАТ («Фаббрика Италиана Аутомобили Турино»), поставили снимать с фундаментов громоздкие станки.
ФИАТ — крупнейший машиностроительный концерн Италии. Его филиалы действуют по всей стране,
