комнату для встреч. Посыльный дважды царапнул по двери, объявляя об их приходе, потом открыл ее и жестом пригласил Маати внутрь. Маати глубоко вдохнул, как перед прыжком с утеса на мелководье, и вошел.
Дай-кво сидел за столом. Полысел он уже тогда, когда Маати впервые его увидел — двадцать три года назад. В то время дая-кво звали Тахи-кво, и он был всего лишь более строгим из двух учителей, которые просеивали знатных отпрысков в поисках будущих поэтов. С тех пор его брови совсем побелели, морщины вокруг рта стали резче, но черные глаза остались такими же ясными.
В комнате оказалось еще двое незнакомцев. Один, худощавый, сидел за столом напротив дая-кво. Его одежды были темно-синими с золотом; затянутые в хвост волосы не скрывали седых висков, бородку словно припорошил снег. Второй, погрузнее — мышцы, заплывшие жиром, решил Маати, — поставил стоптанный сапог на широкий подоконник и смотрел на сад. Этот мужчина был в одеждах песочного цвета. Когда открылась дверь, он повернулся к Маати, и тот увидел, что его чисто выбритый подбородок слегка обрюзг. В обоих лицах Маати заметил что-то знакомое.
Поэт принял старую позу, первую, какой его научили в школе.
— Быть с вами рядом — великая честь, высочайший дай-кво!
Дай-кво крякнул и указал на него незнакомцам.
— Это он.
Мужчины ощупывали его взглядом, как купцы — борова. Маати представил себе, что они видят: тридцать зим с небольшим, залысины, животик. Неженка в одеждах поэта, безвестный изгой… Он почувствовал, что краснеет, стиснул зубы и принял позу приветствия, стараясь не выказать ни гнева, ни стыда.
— Думаю, мы не встречались, но если я неправ, простите, не припоминаю.
— Мы не встречались, — ответил грузный.
— Мозгляк какой-то. — Худощавый подчеркнуто повернулся к даю-кво. Грузный нахмурился и бегло изобразил извинение. Соломинка утопающему, но Маати был благодарен и за пустую вежливость.
— Присаживайся, Маати-тя! — Дай-кво указал на стул. — Нам нужно кое-что обсудить. Скажи, что ты слышал о событиях в зимних городах?
Маати присел. Дай-кво наполнил его пиалу.
— Я знаю только то, что говорят в чайных и у печей. В Сетани бунтуют стеклодувы: хай Сетани поднял налоги на вывоз кухтылей. Правда, никто не воспринимает их всерьез. В Амнат-Тане будет летняя ярмарка. Ходят слухи, что они хотят переманить купцов из Ялакета. А хай Мати…
Маати замолчал: теперь он понял, почему эти люди покачались ему знакомыми! Дай-кво двинул красивую керамическую пиалу по гладкой столешнице. Маати рассеянно изобразил благодарность, но пиалу не взял.
— Хай Мати умирает, — сказал дай-кво. — Гниет заживо. Увы, плохой конец. Недавно убили его старшего сына. Отравили. Что говорят в чайных и у печей на этот счет?
— Что убийца нарушил обычай, — ответил Маати. — Уже тринадцать зим, с Удуна, ни один хайемец не опускался до яда. Но оставшиеся братья не признали вину, так что… Боги! Вы…
— Видите? — Дай-кво усмехнулся худощавому. — На вид не очень, но горшок на плечах варит. Да, Маати-тя. Человек, который залез с сапогами на мое окно, — Данат Мати. А это его старший брат, Кайин. Они не ополчились друг против друга, а прибыли ко мне, чтобы посоветоваться. Они оба не убивали своего старшего брата Биитру.
— Они… вы думаете, что это Ота-кво?
— Дай-кво говорит, вы знали моего младшего брата, — сказал толстяк Данат, присев с незанятой стороны стола. — Расскажите про Оту.
— Мы не встречались много лет, Данат-тя. Он жил в Сарайкете, когда… когда погиб старый поэт. Работал грузчиком. С тех пор я его не видел.
— Он был доволен жизнью? — перебил худой, Кайин. — Вряд ли хайскому сыну нравилось таскать тюки в порту, и от клейма он отказался…
Маати взял пиалу и поспешно отхлебнул, пытаясь выгадать время. Чай обжег язык.
— Ота никогда не говорил, что намерен занять отцовское место.
— А он стал бы с вами откровенничать? — спросил Кайин с едва уловимой издевкой.
Щеки Маати снова заалели, но дай-кво ответил за него.
— Стал бы. Ота и Маати были близкими друзьями, хотя, как я понимаю, поссорились из-за женщины. Я убежден, если бы Ота в то время хотел бороться за престол, он рассказал бы об этом Маати. Впрочем, не имеет значения. Как говорит сам Маати, прошло много лет. У Оты могли появиться новые желания. Или обиды. Откуда нам знать…
— Он отказался от клейма… — начал Данат.
Дай-кво жестом его оборвал.
— На то были другие причины! Которые вас не касаются.
Данат Мати принял позу извинения; дай-кво отмахнулся.
Маати снова отхлебнул из пиалы, на сей раз не обжегшись. Кайин впервые посмотрел прямо на Маати и принял позу вопроса.
— Вы бы узнали его, если бы увидели?
— Да, — ответил Маати. — Узнал бы.
— Вы как будто уверены.
— Уверен, Кайин-тя.
Тощий улыбнулся: похоже, все они ждали такого ответа. Маати стало слегка не по себе.
Дай-кво взял чайник. Жидкость потекла в пиалу, журча, как горный ручеек.
— В Мати прекрасная библиотека, — начал дай-кво. — Одна из лучших в четырнадцати городах. Насколько мне известно, там сохранились рукописи времен Империи. Некий нобиль собирался переехать в Мати — вероятно, чтобы переждать войну — и послал библиотеку вперед себя. Не сомневаюсь, где-то на этих полках таятся сокровища, которые помогут в пленении андатов.
— Правда? — удивился Маати.
— Нет, неправда, — отрезал дай-кво. — Наверняка ты увидишь обрывки глупых летописей под присмотром библиотекаря, который тратит все медяки на вино и шлюх, но какая разница? Мы будем считать, что там кроются столь важные тайны, что на их поиски можно отправить поэта низкого ранга вроде тебя. Я написал письмо хаю Мати, где сказано, зачем ты приехал на самом деле. Пусть хай объяснит твое присутствие утхайему и Семаю Тяну, поэту, который управляет андатом Размягченный Камень. Скажет, что ты приехал по моему поручению. А ты выяснишь, Ота ли убил Биитру Мати. Если да, то кто его пособники. Если нет — кто убил и почему.
— Высочайший… — начал Маати.
— Подожди меня в саду, — оборвал дай-кво. — Нам с сыновьями хая Мати нужно еще кое-что обсудить.
Сад, как и дом, был маленьким, ухоженным и прекрасным в своей простоте. Среди аккуратно остриженных благоухающих сосен бормотал фонтан. С горного склона земля казалась развернутой картой.
Маати сел спиной к дому и принялся ждать. В голове гудело, в душе царила сумятица. Вскоре он услышал мерный хруст подошв по гравию и обернулся. По дорожке приближался дай-кво. Маати встал. Он и не знал, что дай-кво уже ходит с палкой. В некотором отдалении держался слуга со стулом. Дай-кво подал знак; слуга поставил стул туда, откуда любовался видом Маати, и ушел.
— Прелестно, да? — произнес дай-кво.
Маати не ответил, потому что не был уверен, про что речь — про пейзаж или про сыновей хая. Дай- кво покосился на него и скривил губы то ли в усмешке, то ли в презрительной гримасе. Потом он протянул Маати два письма, запечатанных воском и зашитых. Маати засунул их в рукав.
— Боги, как я старею! Видишь вон то дерево? — Дай-кво ткнул палкой в одну из сосен.
— Да, высочайший.
— На нем живет целое семейство дроздов. Каждое утро они меня будят. И каждое утро я себе говорю, что надо послать слугу и разорить гнездо, но никак не соберусь.
