как когти. Она не видела, как между ними встал андат. Идаан наткнулась на массивное холодное тело, огромные руки охватили ее руки, а широкое нечеловеческое лицо склонилось к ее лицу.
— Прекрати, — сказал андат. — Толку не будет.
— Так нечестно! — закричала она, лишь теперь понимая, что шум затих и ее слышат, но не могла остановиться, как не могла научиться летать. — Он поклялся меня защищать. Поклялся! Так нечестно!
— Как все в этом мире, — согласился андат, увлек ее в сторону, поднял, будто ребенка, и прислонил к стене. Идаан начала погружаться в стену, как в грязь. Она сопротивлялась, однако большие руки были неумолимы. Она кричала и пиналась, уверенная, что камень сомкнётся над ней, как вода, а потом затихла. Пусть ее убьют, пусть придет смерть.
Пусть все кончится.
Руки опустились, и Идаан обнаружила, что не может двигаться, что она в плену камня, который вновь затвердел. Она могла дышать, видеть, слышать. Она открыла рот для крика, хотела позвать Семая. Молить о пощаде.
Размягченный Камень приложил палец к ее губам.
— Толку не будет, — повторил андат, повернулся и тяжело зашел на кафедру, где его ждал Семай. Идаан видела не брата, занявшего место оратора, а только Семая. Тот на нее не смотрел.
Ота заговорил, и воздух прорезали слова, ясные и крепкие, как вино.
— Я Ота Мати, шестой сын хая Мати. Я не отказывался от права на престол. Я не убивал и не замышлял убийства братьев и отца. Я знаю, кто это сделал, и встал сегодня перед Советом, чтобы доказать, кто виновен, и взять принадлежащее мне по праву.
Идаан закрыла глаза и расплакалась от отчаяния. Как ни странно, ей стало легче.
— Я заметил, что ты ни слова не сказал о гальтах, — произнес Амиит.
Комната ожидания, куда отвел их слуга, была открытой, светлой и выходила окнами в сад цветущих лиан. На низком столике стояла серебряная миска с водой, где охлаждались свежие персики. Амиит облокотился о перила. Он выглядел спокойным, хотя Ота заметил пену в уголках его рта и дрожь в руках. Амиит волновался не меньше самого Оты.
— Это ни к чему, — сказал Ота. — Те, кто замешан, и так знают, что их использовали. Они уже боятся. Сколько надо будет ждать?
— Пока Совет не решит, казнить тебя как убийцу или сделать хаем Мати, — сказал Амиит. — Ты прекрасно себя подал.
— Как-то в вас мало уверенности.
— Все будет хорошо, — заверил его Амиит. — У нас поддержка. У нас поэты.
— И все же?
Амиит выдавил из себя смешок.
— Вот почему я не играю в хет. Когда берутся за последнюю фишку, я уверен, что что-то просмотрел.
— Надеюсь, сейчас вы ошибаетесь.
— Если я прав, моим волнениям конец. Меня казнят вместе с тобой.
Ота вгрызся в персик. Пушистая кожица защекотала губы, но вкус был сладким и насыщенным. Ота со вздохом выглянул наружу. Над садовой стеной виднелись башни, а за ними — голубое небо.
— Кстати, если победим, тебе придется их казнить, — заметил Амиит. — Адру и его отца. И твою сестру Идаан.
— Ее — нет.
— Ота-тя, и так будет сложно. Утхайем тебя примет, потому что им некуда деваться. Однако тебе не будут рукоплескать как спасителю. Киян-тя — женщина из простой семьи, хозяйка постоялого двора. Ты не завоюешь ничьей поддержки, оказав милосердие женщине, убившей твоего отца.
— Я хай Мати, — сказал Ота. — И буду решать сам.
— Ты не понимаешь, как все сложно.
Ота пожал плечами.
— Я доверяю вашим советам, Амиит-тя. Доверяйте и вы моим решениям.
На миг распорядитель заметно скис, но тут же рассмеялся. Оба замолчали. Да, так и есть. Не время проявлять слабость. Ваунёги убили двух его братьев и отца, пытались убить и Маати. А за ними — гальты. И библиотека. Какая-то книга, свиток или манускрипт стоили всех этих жизней, денег и риска. К тому времени, как солнце скроется за горами, Ота узнает, наделят ли его властью уничтожить Гальт, превратить их дома в шлак, а города — в руины. Одно слово Семаю — и все случится. Нужно будет лишь забыть, что и у них есть дети и жены, что гальты, как и хайемцы, любят и предают, лгут и мечтают. А ему совесть не дает казнить убийцу собственного отца.
Он укусил персик.
— Молчишь, — тихо заметил Амиит.
— Думаю, как будет сложно.
Ота доел мякоть, выбросил косточку в сад и ополоснул руки в миске с водой, откуда взял персик. К двери подошли стражники в церемониальной кольчуге и мрачнолицый служитель Совета в простых черных одеждах.
— Ваше присутствие требуется в зале Совета.
— Скоро увидимся, — сказал Амиит.
Ота одернул одежды, глубоко вдохнул и принял позу благодарности. Служитель молча отвернулся, и Ота последовал за ним в конвое стражников. Они шли медленно и торжественно через пустые залы с высокими потолками и стенами серебреного стекла. Стучали сапоги, позвякивала кольчуга. Постепенно воздух заполнили ропот голосов и людской запах, смешанный с ламповым маслом. Служитель в черных одеждах повернул за угол и распахнул двери в зал Совета. На кафедре стоял Господин вестей.
На отдельном возвышении ждало черное лаковое кресло — трон хая Мати. Ота держался прямо, так, словно в голове его не роились мысли, словно душу не разрывали противоречия. Он подошел к кафедре и поднял глаза. Господин вестей оказался ниже, чем Ота думал, но его голос разнесся далеко.
— Ота Мати! Признавая вашу кровь и право на престол, мы, высшие семейства Мати, решили распустить Совет и уступить вам трон, принадлежавший вашему отцу.
Ота принял позу благодарности и лишь потом осознал, что она слишком небрежна для такого торжественного момента. Отбросив эти мысли, он вошел на возвышение. На второй галерее захлопали, и вскоре воздух задрожал от рукоплесканий. Ота сел на неудобное черное сиденье и провел взглядом по залу. Тысячи лиц, и все повернуты к нему. Старики, юноши, дети. Знатнейшие семьи города и дворцовые слуги. Одни ликуют, другие потрясены. Кое-кто, как показалось Оте, почернел от досады. Ота увидел Маати и Семая с андатом. Столы Камау, Ваунани, Радаани, Сая и Дайкани окружили радостно кричащие люди. Стол Ваунёги был пуст.
Не все поверят, что он невиновен. Не все поклянутся ему в верности. Ота смотрел на эти лица и видел перед собой годы собственной жизни в тесных рамках ежедневных нужд.
Он уже знал, сколько услышит смешков за спиной, пока не свыкнется с новыми обязанностями. Ота попытался принять вид одновременно милостивый и серьезный — и даже не усомнился, что не преуспел.
И ради этого, подумал он, я отказался от всего мира.
А потом в дальнем конце зала он увидел Киян. Она, пожалуй, одна не рукоплескала. Только тепло и чуть снисходительно улыбалась. Ота смягчился: среди бессмысленного ликования и пустой радости Киян — его тихая гавань. Теперь ей ничто не угрожает, они вместе, и их ребенок будет жить в безопасности и любви.
Если трон хая — расплата за все это, такую цену он готов заплатить.
Эпилог
