[10]
См. наст, изд., с. 146—157.
[11]
Однажды я предложил называть предлитературу старым словом «словесность», резервировав термин «литература» для явления, достигшего автономии (см. наст, изд., с. 13—75). Разумеется, стоять за само это слово у меня нет никакого желания; но слишком безразличное, слишком невозмутимое пользование словом «литература» имеет свои неудобства. Ведь мы не называем архаические формы житейской или сакральной мудрости «философией» — и правильно делаем.
[12]
Пользование гегелевскими терминами имеет два основания: во-первых, терминам этим нельзя отказать в четкости, во-вторых, они достаточно популярны, чтобы быть общепонятными. Во избежание недоразумений отметим, что позволили себе применить несколько терминов, не обязывая себя к специфически «гегельянскому» образу мысли.
[13]
См.: Аверинцев, Роднянская 1978.
[14]
Ranae, 142.
[15]
Наст, изд., с. 150; Awerintzew 1979, S. 267—270.
[16]
См.: Аверинцев 1979, с. 41—81.
[17]
Аристотель. Поэтика, гл. 13; пер. М. JI. Гаспарова (Аристотель 1978, с. 130—131).
[18]
Там же, с. 131.
[19]
Там же, с. 132.
[20]
Ср. наст, изд., с. 27—31.
[21]
Ср. наст, изд., с. 148.
[22]
«Всякое определение и всякая наука имеют дело с общим» (Аристотель 1976, с. 273).
[1]
Уже у Аристотеля (De sophist, elenchis I, 165a, 21) «софистика» (?????????) определяется как «мнимая мудрость» (????????? ?????). Однозначно одиозна дефиниция «софиста» в конце диалога Платона «Софист». Параллельно с этим, однако, греческий язык удерживает вплоть до времен патристики пользование словами этого лексического гнезда без всякого негативного смысла. Лишь в новоевропейском философском языке платоновско-аристотелевское словоупотребление торжествует безраздельно.
[2]
