да между делом намекает, как бы хорошо всем вместе жить, одной дружной семьей. Такая перспектива Раисе Кузьминичне пришлась по душе, тем более при обмене, в новой квартире ей обещали выделить отдельную, самую светлую комнату. «И молись, мама, в своей комнате сколько твоей душе угодно, — закатывая глаза к потолку, умилительно вещала сноха, — никто тебе не помешает, а мы всегда рядом с тобой». Так и уговорили Раису Кузьминичну на обмен. Из двух квартир получилась неплохая трехкомнатная недалеко от центра. Раисе Кузьминичне, как и обещали, выделили хоть и небольшую комнату, зато на солнечной стороне. Очень она радовалась, что будет теперь жить с сыном и внуком вместе. Но не прошло и месяца, как она горько пожалела о том, что согласилась на этот обмен. Жизнь ее потихоньку превратилась в кошмар. Раиса Кузьминична расстраивалась, переживала, потом и вовсе занемогла и слегла в постель. «Зачем для лежачего человека такая большая комната», — решила сноха и перенесла больную в кладовку. Благо кладовка была просторная, во всяком случае, кровать и маленькая тумбочка для лекарств в ней уместились. Правда, в кладовке света солнечного уже не было и воздух был спертый. Но зато теплилась лампадка перед иконами. Лежала Раиса Кузьминична в полумраке кладовки, да вспоминала свою боевую молодость. Особенно вспоминался ей один случай. В самый разгар боя за тракторный завод в Сталинграде поползла она к своим раненым. Наткнулась на немецкого солдата. Лежит он, кровью истекает. Испугалась она, а вдруг сейчас пристрелит, ведь автомат-то при нем. Немец видит, что она испугалась, автомат откинул в сторону и, сделав усилие, улыбнулся ей, мол не собираюсь я в тебя стрелять. Жалко ей вдруг стало немца. Хоть и враг, конечно, никто его сюда не звал, сам пришел, а все равно жалко. Тот смотрит на нее печально, мол понимаю все и помощи от тебя не жду. Нет, не смогла уйти русская медсестра от раненого немца. Перевязала его и из своей фляжки напиться дала. Глядит на нее немец благодарным взглядом, рукой на небо показывает, мол Бог все видит. А как стала Раиса Кузьминична уползать от него, схватил он ее руку и прижал к своим губам. Когда вернулась, ничего про того немца рассказывать не стала, чувствовала, что никто ее не поймет и уж тем более не одобрит. Это был единственный раз в жизни, когда ей мужчина руку поцеловал, а так в только кино такое видела. «Где он сейчас этот немец, — думала Раиса Кузьминична, — в Германии правнуков нянчит, или косточки его во сырой земле необъятных просторов России лежат».
Слышит Раиса Кузьминична, кто-то вошел в квартиру. По шагам узнала внука. Сергей заглянул к бабушке в кладовку:
— Что, бабуль, лежишь? А нет ли у тебя стольничка? Мне на тетрадки для университета.
— Подойди, внучек, присядь сюда на кровать, я тебя тоже о чем-то попрошу.
Сергей прошел и присел рядом с бабушкой.
— Я, внучек, скоро помру, прошу тебя Христом Богом, сходи в церковь, приведи ко мне батюшку, чтобы исповедовал он меня и причастил.
— А откуда ты знаешь, что помрешь скоро? — засомневался внук.
— Мне ангел небесный об этом шепнул, — улыбнулась бабушка.
Сергей оглядел кладовку, как будто надеялся увидеть ангела. Неохота было ему идти, но все же согласился:
— Ладно, пойду, приведу.
На улице его поджидал друг Димка.
— Ну, что там, старая, отвалила тебе на пивко?
— Да вот, попросила меня привести к ней попа из церкви, говорит, что скоро умрет.
— Свежо предание да верится с трудом. Эти бабки еще нас с тобой переживут. Моя вот уж который год собирается помирать, а вчера на поминках у свата стакан водки заглотила и хоть бы хны.
— Нет, моя отродясь не пьет, она все молится.
— А моя не молится, она знаешь как попов чистит, и такие они и рассякие. Она у меня из идейных, по митингам разным любит ходить. Кстати, Серый, не забудь сегодня ночью на дело пойдем. Я тут тачку одну в соседнем дворе приметил. Обувка на ней классная, надо бы разуть. Я уже две ночи подряд хожу ее пинаю, чтоб орала. Так этот лох поехал в мастерскую и попросил уменьшить чувствительность сигнализации. Теперь секешь, мы все четыре колеса снимем, она и не пикнет.
Сергей выполнил поручение бабушки.
— Спасибо, внучек, — сказала благодарная Раиса Кузьминична, после ухода священника, ласково глядя на внука.
— Да ладно, уж чего там, — смутился тот, сжимая в руке пятьсот рублей, которыми бабушка на радостях одарила его из своих скромных сбережений.
— Подойди ко мне, внучек, — попросила бабушка, — дай я тебя поцелую.
Когда Сергей наклонился, она его перекрестила:
— Храни тебя Царица Небесная, — поцеловав, заплакала.
— Ну, что опять не так? — стал сердиться внук.
— Жалко мне тебя, не тому тебя мать учила. Но ты все равно ей не груби, мать есть мать, какая бы она ни была. А теперь иди, да будь осторожней, прежде чем что-то сделать, подумай хорошенько.
Теплится лампадка, освещает лик Пресвятой Богородицы. Лежит Раиса Кузьминична и шепчет молитвы. Вспоминает всех своих боевых товарищей и подруг, кого за здравие, но больше за упокой. Молится и о своем неблагодарном сыне, и о беспутном внуке. И уж совсем нет желания молиться за сноху, но ведь Господь повелел: «молитесь за обижающих вас», потому и за нее молится. Так с молитвой на устах и отошла раба Божия Раиса в мир, где нет ни болезни, ни печали. А в мире, который она покинула, как были, так и остались и болезни, и печали. До поры до времени они обходили семью ее сына стороной. Благодать почти ощутимым образом исходила из полутемной кладовки и освещала всю квартиру и живущих в ней. Не стала жить здесь раба Божия Раиса и благодать ушла из этого места.
Прошел уже год со смерти Раисы Кузьминичны. Внешне ничего не изменилось в семье ее сына. Но это только внешне, а на самом деле беда уже угнездилась здесь давно.
Сергей сидел дома и с нетерпением ждал прихода своего друга Димки Круглова. Тот должен был сгонять на «моторе» в Зубчаниновку к цыганам и привезти наркоты, но что-то задерживался. В предчувствии скорой ломки нервы Сергея были на пределе. Когда мать спросила у него, почему он не в университете, он наорал на нее, не стесняясь в выражениях. «Погоди, придет отец, я ему расскажу, как ты с матерью разговариваешь», — пригрозила она. «А пошли вы вместе с отцом, знаешь куда?». Когда он сказал, куда им идти с отцом, мать от возмущения не могла вымолвить ни слова, а лишь как рыба безмолвно открывала рот. Вскоре пришел Димка и они с Сергеем, заперевшись в комнате, стали готовить дозу. Димка долго хлопал себя по руке и жаловался Сергею.
— Представляешь, Серый, эти вены от меня прятаться начали. Надо теперь другие места искать, чтобы ширяться.
— Давай я тебе прямо в сонную артерию вставлю, кайф словишь мгновенно, — предложил Димка.
— Я тебе сам вставлю, знаешь куда? Умник тоже мне нашелся.
Но Сергей уже не слушая его, откинулся на диване и, закатив глаза к потолку, пребывал в прострации.
— Ну че, пойдем по банке пивка даванем, — предложил повеселевший Димка.
— Ты лучше бы мозгами пораскинул, где мы с тобой на ширяло бабки искать будем.
— А че думать, надо хату одну брать. Дело верняк, по наводке моего кореша. Хозяева откидываются на пару неделек в отпуск, хата пустая. Видики-мидики, побрякушки разные, может и зеленых найдем. Сейчас люди запасливые.
— А как дверь вскроем?
— Зачем дверь, пусть стоит себе. Мы через балкон. Кореш тот, как раз через стену живет в соседнем подъезде. Балконы смежные. Решеток нет, все-таки двенадцатый этаж.
— О кей, братишка, заметано. Когда на дело?
— Завтра. Мужику тому пару пузырей поставим и балкон наш.
На следующий день они пришли к Димкиному знакомому еще до темна. После второй бутылки тот свалился на тахту и заснул. Когда перелезали с балкона на балкон, вниз старались не смотреть, все-таки страшновато. На соседнем балконе Димка обклеил часть стекла бумагой и обвел стеклорезом. Через отверстие в стекле легко открыли дверь балкона и не таясь зашли в квартиру. Прошли из комнаты в
