очень тяжело жить, и никакие доводы разума здесь не помогут. Пойдем, Аркаша, на кухню, выпьем, поговорим.
— Не буду я с тобой пить.
— Что, и разговаривать не будешь?
— Разговаривать буду, но только с трезвым.
— Ну вот, называется, поддержал друга, утешил. Спасибо.
— А кто тебе, Игорек, еще правду скажет, кроме меня? Другой, которому ты безразличен, с удовольствием сядет с тобою пить и будет поддакивать твоим пьяным жалобам на несложившуюся жизнь. А мне ты не безразличен. Однако прежде всего я священник и хорошо знаю, что пьяные слезы дешевле воды в дождливый день. Уверен, Нина Ивановна в гробу своем переворачивается, видя, как сын ее добровольно себя губит.
— Ну и что ты, правдолюб, посоветуешь?
— То же, что и прежде: собери всю силу воли и брось горькую глушить.
— Хорошо сказал, я полностью «за». Только откуда мне взять эту силу воли? Ты думаешь, я не пытался это сделать? На три-четыре дня меня хватало, не более. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», — кто это сказал, не помню, но сказано верно.
— Да я не со стороны, — печально молвил отец Аркадий, — я ведь на себе все это испытал.
— Вот тебе и на, а ты мне всегда таким правильным казался.
— И правильные, Игорь, бывает, что на кривую дорожку вступают. Когда я свою Анну похоронил, на меня тоже «зеленый змий» свои сети расставил. Чувствую, что все больше в них запутываюсь. Надо, думаю, как-то выбираться, а то совсем в омут греха затянет. Стал акафист «Неупиваемой Чаше» читать. Является во сне Анна и говорит: «Не губи себя, Аркадий, просись у владыки из собора на сельский приход. А как туда приедешь, сорок обеден подряд отслужи». Проснулся я — и сразу к архиерею с прошением о переводе. Тот удивился, конечно, но просьбу мою удовлетворил. В соборе-то нас шесть священников, литургию редко приходится служить, очередность. А как в деревню приехал, каждый день служу обедню, потом акафист, вечером — снова служба, вот у меня силы и появились.
— Счастливый ты человек, Аркадий, а мне почему-то никаких видений не является.
— Я твое видение, Игорек, вполне реальное, можешь пощупать. Ты когда в последний раз в церкви был?
— Два месяца назад, на годовщину матери заходил, свечки ставил.
— Заходил он, — передразнил его отец Аркадий, — как духовный врач я тебе, Игорь, ставлю диагноз: из прихожанина ты превратился в захожанина, потому-то и стал легкой добычей рогатого. Ты лучше мне ответь, когда ты последний раз исповедовался и причащался?
— Не помню, — Игорь прикрыл один глаз, напрягая память, — кажется, в прошлом году. Нет, в позапрошлом, перед Пасхой. Да, точно, на Страстной, в Великий четверг.
— И это все? — удивился Аркадий.
— Но в этом году на Великий четверг у меня была срочная операция.
— Он оправдался! — негодовал отец Аркадий. — Только на Великий четверг разве Божественная литургия служится?
— Ты сам виноват, уехал в свою деревню бороться со своим змием, а друга своего бросил одного, змий-то от тебя и приполз ко мне, паразит. Когда ты был здесь, я же каждое воскресенье ходил на службу.
— Нашел няньку, ты, вроде, уже давно взрослый человек.
— Не будем мы с тобой, Аркаша, ругаться, плохо мне. Между прочим, помнишь, что Экзюпери писал: «Мы в ответе за тех, кого приручили».
— Что же ты, зверь какой, чтобы тебя приручать? — захохотал отец Аркадий.
— Так не буди во мне зверя, дай скорее выпить, — в тон ему закричал Игорь.
— Не дам, — смеялся отец Аркадий, — кусочек сахара — пожалуйста, да и то, если хорошо будешь себя вести.
— Буду вести себя хорошо, если дашь то, что настаивается на этом кусочке сахара, а если нет, то берегись, я зверь опасный, — и, зарычав сквозь смех, он кинулся на отца Аркадия.
Они, сцепившись и свалившись на пол, стали бороться, катаясь по ковру, как малые дети. Наконец отец Аркадий одолел Игоря и, восседая на нем, спросил:
— Ну что, сдаешься?
— Сдаюсь, сдаюсь, — взмолился Игорь. Когда они встали с пола и отряхнулись, отец Аркадий сказал:
— А ведь в детстве я тебя побороть не мог, делай выводы, Игорек, ты же у нас врач.
— Если серьезно, друг мой Аркадий, то я вот какие выводы из нашей беседы сделал. Здесь меня сейчас ничто не удерживает, так что забирай меня с собой в деревню. Смена обстановки, да и духовная терапия с твоей помощью мне только на пользу пойдут.
Отец Аркадий озадаченно почесывал переносицу, над чем-то раздумывая.
— Ну что молчишь, Аркаша? Не бойся, не объем тебя, у вас, небось, в деревне и врачей-то толковых нет, буду сельским врачом.
— Господи, ну что ты мелешь, Игорь, всякую ерунду, я совсем о другом думаю. Псаломщик у меня, Михаил Иволгин, ярый антисемит. Тебе это будет неприятно, да и он взбеленится.
— А, чихал я на твоего антисемита, меня как Марк Яковлевич уволил сегодня, я чуть сам антисемитом не стал.
— Ну, как знаешь, я тебя предупредил. Положа руку на сердце, я очень даже рад, что ты со мною будешь. Я ведь тоже по тебе скучал.
— Врешь, — радостно закричал Игорь, — ты не по мне скучал, ты по шахматным баталиям со мной скучал.
— Тут ты ошибаешься, Игорек. Иволгин — сильный шахматист, так что в этом мне скучать не приходилось.
— Отлично, отец Аркадий, значит мы с твоим антисемитом поладим.
— Навряд ли, — с сомнением покачал головой отец Аркадий.
С утра Игорь собрал необходимые пожитки и, разместившись в стареньком «Москвиче» отца Аркадия, они тронулись в путь. Когда подъезжали к селу Карповка, где служил отец Аркадий, то еще полчаса ждали паромную переправу через реку.
— Это вы каждый раз так ждете? — удивился Игорь.
— Еще, слава Богу, работает, а то он частенько ломается, тогда в объезд к мосту, а это еще два часа езды.
— Ого, в какой ты медвежий угол забрался, но это хорошо, — добавил Игорь, — подальше от мира, искаженного человеческой неправдой.
— Что же ты думаешь, за речкой одни праведники живут? Нет, Игорь, все мы в Адаме согрешили, все.
Дом отца Аркадия Игорю очень понравился.
— Давно я мечтал в деревянном доме пожить, — входя на крыльцо, говорил Игорь.
В доме, увидев русскую печь, он подбежал и стал с восторгом поглаживать ее рукой:
— Я ведь только на картинках в книге видел такую, а здесь настоящая. Мама мне рассказывала, как она в детстве на русской печи спала, даже говорила, что в печи они мылись! Где же тут можно мыться?
— Для мытья у нас банька есть, а спать можешь на ней, сам я лично предпочитаю свою кровать.
Зайдя в горницу и осматривая стены из обтесанных деревянных брусьев, Игорь продолжал восхищаться:
— Красота да и только, а у нас кругом один бетон. Боже мой, как мне надоел этот бетон!..
— Ну, хватит причитать, — оборвал его восторги отец Аркадий, — мой руки — и к столу, посмотрим, что тут нам баба Нюра наготовила.
Не успели они поужинать, как в дверь постучали. Вошел высокий мужчина лет тридцати пяти. Пышные черные волосы обрамляли продолговатое лицо с небольшой, аккуратно подстриженной черной
