мне мои ребяческие выходки, которые я совершал, будучи еще Помощником Сторожа Свиньи.
— А ты все еще остаешься Помощником Сторожа Свиньи, — сердито сказала Эйлонви — Отправился в эти невероятные топи из-за насмешек Эллидира. И все, что ты скажешь в оправдание, — чистая ерунда. Только не уверяй меня, что не было мудрее сначала найти Гвидиона. Но нет, ты решил по-иному и потащил за собой всех остальных.
Тарен промолчал. Слова Эйлонви обожгли его, и больше всего потому, что и сам он уже начинал жалеть о своем решении. Теперь, когда отряд выступил в поход, сомнения терзали его все сильнее и сильнее и на сердце было тяжело. Тарен не мог забыть странных слов Адаона и все старался понять, почему тот отказался от своего законного права решать. Он направил Мелинласа поближе к Адаону и склонился к нему с седла.
— Мне не по себе, — тихо сказал он. — Не следует ли нам вернуться? Боюсь, ты что-то скрываешь от меня. Если бы я знал
Если Адаон и разделял сомнения Тарена, то виду не показал. Он сидел в седле прямо, будто и не чувствовал усталости от многодневного пути. И Тарена поразило странное выражение его лица. Смесь торжества и гордости, свет радости — все это вовсе не соответствовало тому положению, в котором они оказались. Тарен был озадачен.
Выдержав долгую паузу, Адаон сказал:
— Наш удел — свершать то, что нам суждено свершить. Хотя и не всегда нам дано видеть это наперед.
— Мне кажется, ты видишь наперед многое, — тихо ответил Тарен — Такое, о котором не говоришь. Я много об этом думал… — Тарен запнулся. — А сейчас больше, чем когда-либо. И особенно о твоих снах, о том из них, что ты видел последней ночью в Каер Даллбен. Тебе привиделись Эллидир и король Моргант. А мне ты предсказал, что я буду скорбеть. Но что ты видел о себе?
Адаон улыбнулся.
— Вот что тебя беспокоит… Хорошо, я скажу тебе. Я видел себя на поляне. И хотя вокруг была зима, на поляне было тепло и все залито солнцем. Пели птицы, и цветы вырастали из бесплодных камней.
— Твой сон был красивым, — сказала Эйлонви. — Но я не могу понять его смысл.
Тарену показалось, что он что-то понял.
— Да, сон красив, — сказал он. — Но опасаюсь, что сон этот предрекает несчастье, и потому ты, Адаон, решил не рассказывать его.
Адаон ничего не ответил, и Тарен вновь погрузился в свои собственные мысли, ища и не находя утешения. Мелйнлас уверенно шагал во тьму. Конь обходил упавшие на тропу сучья, осторожно переступал через торчащие острые камни, даже не нуждаясь в понуканиях всадника. Тарен отпустил уздечку, руки его лежали на гриве коня, глаза закрывались от усталости. Юноша склонился к шее коня и ласково проговорил:
— Выбирай дорогу сам, дружище. Наверняка ты знаешь ее лучше, чем я.
…На рассвете Адаон поднял руку и дал сигнал остановиться. Они ехали всю ночь по длинной ленте бесконечных спусков и подъемов. До сих пор их окружал лес Идрис, Но здесь многие деревья еще стояли в листве, кустарник был гуще, а земля менее промерзшая, чем на холмах вокруг Врат Ночи. Доли на пони, который фыркал белыми клубами тумана, подскакал сообщить, что Охотников позади них не видно.
— Как долго будет действовать этот черный порошок, я не знаю, — сказал карлик, — и, по чести, не уверен, что от него много пользы. Если Аровн занялся поисками Котла, то он ищет его упорно и внимательно следит за всем, что происходит вокруг. Охотники, конечно, знают, что мы двинемся именно в этом направлении. И рано или поздно обнаружат нас. Этот Гвистил… хм… и эта его ворона… Не надо было нам с ним встречаться, вот что я думаю.
Эллидир спешился и беспокойно изучал левую переднюю ногу Ислимах. Тарен тоже спрыгнул на землю и подошел к Эллидиру. Лошадь заржала и выкатила глаза при его приближении.
— Она захромала, — сказал Тарен. — Надо помочь ей, не то мы не сможем двигаться дальше с прежней скоростью.
— Я не нуждаюсь в советах скотников, — ответил Эллидир. Он стал на одно колено и обследовал копыто лошади, так осторожно и нежно прикасаясь к нему, что это несколько смягчило Тарена.
— Если ты облегчишь ее ношу, — примирительно сказал он, — она не так будет страдать. Ффлевддур может посадить тебя к себе в седло позади.
Эллидир выпрямился. Глаза его потемнели.
— Не надо меня учить, как поступать с моей собственной лошадью. Ислимах может идти. И она дойдет. — Эллидир отвернулся, но Тарен успел заметить беспокойство в его глазах.
— Позволь мне осмотреть ее, — сказал Тарен, — Может быть, я найду причину ее хромоты.
Он опустился на землю и протянул руку к передней ноге Ислимах.
— Не прикасайся! — вскричал Эллидир, — Она не выносит чужих рук.
Ислимах встала на дыбы и оскалила зубы.
— Убедился, скотник? — процедил Эллидир, — Ее копыта тяжелы, как камни. Хочешь попробовать?
Тарен поднялся и схватил Ислимах под уздцы. На какую-то долю секунды, когда лошадь рванулась в сторону, он и впрямь испугался, что она затопчет его. Глаза Ислимах округлились от страха. Она ржала и молотила ногами. Копыто просвистело у его плеча. Но Тарен ослабил хватку и положил руку на костистую голову Ислимах. Кобыла мелко дрожала. Тарен спокойно и ласково говорил с ней. Она отбросила голову, тряхнула гривой. Напряженные мускулы ее расслабились. Поводья повисли, и она оставила попытки вырваться.
Не переставая нашептывать успокаивающие слова, Тарен поднял копыто. Как он и предполагал, под подкову вклинился маленький зазубренный камешек. Он вытащил нож. Ислимах снова задрожала. Но Тарен работал быстро и безмолвно. Он вытащил камень, кинул его на землю.
— Такое случается даже с Мелинласом, — объяснил Тарен, похлопывая успокоившуюся лошадь по боку. — Есть такое место между копытом и подковой. Любой может проглядеть его, если не знать. Колл научил меня этому.
Лицо Эллидира было матово-бледным.
— Ты пробовал украсть у меня честь, скотник, — прошипел он сквозь сжатые зубы, — может, ты украдешь и мою лошадь?
Тарен не ожидал никакой благодарности от надменного принца, но злой выпад Эллидира ошеломил его. Рука Эллидира застыла на рукояти меча.
Тарен почувствовал, как его охватывает волна ответной злобы. Щеки его вспыхнули. Но он сдержался.
— Честь твоя принадлежит тебе, — холодно ответил Тарен. — Как и твоя лошадь. Но скажи мне, принц Пен-Лларкау, какой камень застрял в твоем башмаке?
Он резко повернулся и зашагал к остальным путникам, укрывшимся в гуще кустов. Гурджи уже раскрыл свою кожаную сумку и гордо раздавал содержимое.
— Да, да! — кричал он радостно. — Хрумки и чавки для всех! Спасибо великодушному, добросердечному
Гурджи! Он не позволит, чтобы в пустых животах у смелых воинов раздавались одни бульки и гульки.
Эллидир по-прежнему оставался в стороне, похлопывая Ислимах по шее и бормоча что-то в самое ухо своей стройной чалой лошадке. Поскольку он не делал никакой попытки присоединиться к трапезе, Тарен позвал его. Но принц Пен-Лларкау лишь грозно глянул на него и остался стоять на месте рядом с Ислимах.
— Единственно, о ком он заботится, так это о своей лошади с дурным, между прочим, характером, — пробормотал бард. — И, насколько я понимаю, она — единственное существо, которое привязано к нему. Два сапога пара. Вот что я скажу, если вы спросите меня.
Адаон, сидевший чуть поодаль от остальных, подозвал Тарена.
— Хвалю тебя за терпение, — сказал он, — Черный зверь, сидящий внутри Эллидира, жестоко подстрекает его.