ради Писание говорит о Сыне: тма Его не объят, а о нас Павел: в нихже бог века сего ослепи разумы неверных (2 Кор. 4, 4), — и опять Сам Спаситель: пока свет имеете, ходите во свете, дабы тьма вас не объяла (Ин. 12, 35). Для всех, конечно, очевидно, что если бы некоторые из нас не подвергались объятию тьмою, то Спаситель не сказал бы чего– либо такого. Каким же образом Единородный и тварь будут тожественны по природе — неизменный с изменяемою, не «допускающий никакого недостатка с отемняемою и могущею получать освещение, присущее, очевидно, в качестве прибавка, а не по врожденности его природе самой в себе?
Иное. Если не один только Единородный есть Свет истинный, но имеет его (свет) тварь, как единоприродная Ему, то каким образом мы можем взывать к Богу и Отцу: во свете Твоем узрим свет (Пс. 35, 10)? Ведь если мы истинный Свет, то как можем освещаться в другом? А если говорим это, как имеющие нужду в привходящем свете, то, очевидно, мы не окажемся истинным Светом. Следовательно, мы не единоприрод–ны Слову, столь превышающему нас по природе.
Иное — истолкователъно. Господь наш Иисус Христос обретается говорящим в Евангелиях: сей же есть суд, яко свет прииде в мир, и возлюбиша человецы паче тму, неже свет: беша бо их дела зла. Всяк бо злая делаяй ненавидит свет и не приходит к свету (Ин. 3, 19–20). Но если Единородный есть Свет истинный и тварь точно так же может быть истинным светом, то почему же Он приходит, чтобы осветить ее, а она любила тьму? И как вообще она может не приходить к свету, если сама она есть Свет истинный? Ведь то, что присуще предметам по их природе, имеет эту принадлежность вкорененною, — а что избирается по желанию, то не имеет такой устойчивости. Так например: не вследствие собственной воли каждый приобретает бытие разумным человеком, ибо имеет это от природы, — но по своему желанию каждый может быть или дурным, или добрым и точно так же во власти каждого любить правое или противоположное. Если поэтому тварь есть свет по природе, ибо этим именем обозначается истинный (Свет), то почему же она не приходит к свету, или каким образом может любить тьму, очевидно, как не могущая по природе быть Светом истинным, но, напротив, совершающая свободно произвольный выбор лучшего или худшего? Таким образом, противники наши должны или осмеливаться утверждать, что у Сына нет природных преимуществ над тварью, дабы яснее обличилось их богохульство и чтобы они от всех услышали: потребит Господь вся устны лъстивыя, язык велеречивый (Пс. 11,4), — или же, если ясно признают, что эти качества присущи Ему по сущности Его, пусть не объединяют с Ним в единство природы тварь, не имеющую этого, как только что доказано нами.
Иное. Если не одно только Слово Бога есть Свет истинный, но подобно Ему также и тварь может быть Светом истинным, то по какой причине говорит: Аз есмъ свет мира (Ин. 8, 12)? Или каким образом мы можем лишиться превосходнейшего преимущества природы, если и мы можем быть истинным Светом, как (и всякая) тварная сущность имеет его (свет)? Если же Единородный говорит истину: Аз есмъ свет мира, то, очевидно, тварь может быть светом только чрез получение его от Него, и не иначе. А если так, то она не единоприродна Ему.
Иное. Если не один только Сын есть истинный Свет, но свойственно это и тварям, то что же скажем в том случае, когда премудрейший Петр пишет нам в Послании: вы же род избранный, царственное священство, народ святый, люди в приобретение, да доблести возвещаете из тьмы вас Призвавшаго в чудный Свой свет (1 Пет. 2, 9)? Какая же вообще есть в нас тьма или в какой же мы оказались тьме, если и сами мы суть истинный Свет? И каким образом могли мы быть призваны к свету, если бы не находились во тьме? Но не говорит неправды и проповедник истины, дерзнувший сказать: доказательства ли ищете того, что во мне говорит Христос (2 Кор. 13, 3). И мы призваны в чудный Его свет (1 Пет. 2, 9), следовательно, от тьмы, и не иначе. А если это справедливо, то тварь не есть истинный Свет, но один только Сын есть собственно и истинно Свет, тварные же предметы — по причастию к Нему, и потому они не единоприродны (Ему).
Другие доказательства с присоединением
изречений (Писания), посредством простейших
размышлений приводящие читателей к исповеданию
того, что один только Сын Бога есть Свет истинный,
природа же тварей освещается от сообщения (света)
от Него, не имея возможности быть
Светом по существу, как Тот
Псалмопевец говорит: да знаменуется на нас свет лица Твоего, Господи (Пс. 4, 7). Какое же это есть лицо Бога и Отца, коего (лица) свет назнаменован на нас, как, без сомнения, не Единородный Сын Бога, Его неизменно–точный Образ и потому говорящий: видевый Мене виде Отца (Ин. 14, 9)? Назнаменован же Он нам тем, что явил нас сообразными Себе (Рим. 8, 29) и чрез Духа Своего освещение начертал, как Божественный образ, верующим в Него, дабы и они сами могли бы уже (в переносном смысле) называться по Нему богами и сынами Бога (Пс. 81, 6; Ин. 10, 34; 1, 12 и др.). Но если бы какая из тварей была светом истинным, то каким образом Он мог быть назнаменован нам? Ведь свет во тьме светит, по неложному слову Духоносца (Ин. 1, 5), — ибо свет во свете как может быть светлым?
Иное. Псалмопевец говорит: свет возсия праведнику (Пс. 96, 11). Если (праведнику) имеющему и не нуждающемуся, то он (свет) излишен, — а если как не имеющему воссиявает свет, то, следовательно, один только Единородный есть Свет, тварь же только причастна Свету и потому иноприродна.
Иное. Псалмопевец говорит: не бо мечем своим наследи–ша землю, и мышца их не спасе их: но десница Твоя, и мышца Твоя, и просвещение лица Твоего (Пс. 43, 4). Просвещением лица Бога и Отца опять называет здесь откровение от Сына чрез Духа и руководство каждым из бытии, что одно только и спасло Израиля и освободило от жестокости Египтян. Если поэтому не один только Единородный есть Свет истинный, по точно такое же достоинство присуще и тварям, то почему же тех, о коих речь (израильтяне), спасались не собственным своим светом, но оказываются снабжаемыми приложением как бы чужого и необходимого света? Но очевидно, что Единородный светил нуждавшимся в свете, а потому Он, и только один, есть Свет истинный, тварь же получает от Него благодать. А если так, то как же, наконец, она могла бы быть и единоприрод–ною Ему?
Иное. Псалмопевец говорит: блажени людие ведущий воскликновение: Господи, во свете лица Твоего пойдут (Пс. 88, 16). Почему же, напротив, и они не могут идти в собственном свете? И почему, скажи мне, получая просвещение от другого, они едва могут устроить себе спасение, если и сами они действительно суть истинный Свет, как, без сомнения, и лице Бога и Отца, то есть Сын? Но всякому, полагаю, и чрез это ясно, что Слово подает просвещение твари, как нуждающейся, а она, получив то, чего не имеет, спасается. Как же в таком случае Единородный и происшедшее чрез Него могут быть тожественными по сущности?
Иное. Псалмопевец говорит: возсия во тьме свет правым (Пс. 111,4). Каким же вообще это образом правый находился во тьме, будучи и сам Светом истинным, как скоро и природа тварей имеет это так же, как Единородный? Если же свет посылается правым, как не имеющим его, то не потребуется от нас много слов, но сама природа вещей возопиет, что совершенному не может быть тожественно по сущности нуждающееся— требующему (не тожественно) подающее от преизбытка.
Иное. Светися, светися, Иерусалиме, прииде бо твой свет, и слава Господня на тебе возсия (Ис. 60, 1). Если природа тварей имеет в себе самой свет и таковым, собственно то есть Светом истинным, мы признаем Единородного, то как бы мог Иерусалим нуждаться в Освещающем его? Поелику же он (Иерусалим) получает освещение в качестве благодати то, следовательно, один только Сын есть Свет истинный, освещающий его (Иерусалим) и дающий то, чего он не имеет. А если так, то разве Он, без сомнения, не другой по природе по отношению
