далее); туда–то он ссылает убегающих от невольных преступлений. И время отпущения он определяет опять даже и для этих, находящихся в столь несчастном положении, именно — смерть высшего и главного священника. Пишет же таким образом в книге Чисел: «Если же он толкнет его нечаянно, без вражды, или бросит на него что–нибудь без умысла, или какой–нибудь камень, от которого можно умереть, не видя уронит на него так, что тот умрет, но он не был врагом его и не желал ему зла, то общество должно рассудить между убийцею и мстителем за кровь по сим постановлениям; и должно общество спасти убийцу от руки мстителя за кровь, и должно возвратить его общество в город убежища его, куда он убежал, чтоб он жил там до смерти великого священника, который помазан священным елеем» (Чис.35, 22–25). И затем через несколько слов: «а по смерти великого священника должен был возвратиться убийца в землю владения своего» (35, 28).
П. Итак, концом ссылки для них служит смерть только что названного нами священника.
К. Это — внешний покров для образов; а внутри теней содержится таинство Христа.
П. Каким образом?
К. Может быть, не безосновательно, Палладий, о связанных узами греха думать, что они суть как бы какие убийцы собственной души и что они ниспали до такого несчастного положения не добровольно, но как бы вынуждены были к преступлению и к оскорблению Бога, «потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его» (Быт. 8, 21) и в силу господствующего во удех плоти закона (Рим. 7, 23–25) неукротимого любострастия. Поэтому несчастная душа человека наказываема была изгнанием из мира и из тела и, засевши как бы в каком городе убежища, во внутреннейших областях смерти, пребывала там долгие времена и едва лишь тогда была отпущена, когда умер Христос, Великий Священник, Который, потерпевши смерть за всех, сошел во ад, отверз двери сущим в преисподней и освободил их от уз, говоря «узникам: `выходите', и тем, которые во тьме: `покажитесь'» (Ис. 49, 9).
П. Как ясна эта речь!
К. Побуждая же древних стяжать себе славу не в одном каком–либо роде добродетели, но украшаться всеми видами ее и поступать возможно лучше, «да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2 Тим. 3, 17), закон и брачные союзы соглашает с требованиями честности и ясно постановляет, как они должны быть совершаемы, чтобы быть непорочными пред Богом и людьми. Поэтому блуд и нечистоту он извергает совершенно, а мужеложство и прелюбодеяние устраняет возможно дальше, говоря в книге Левит: «И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею. Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость» (Лев. 18, 20 и 22). Что таковые постыдные дела, говорит он, сами в себе носят свое осуждение и что в них много заключено зловонного, это без труда можно видеть, и не нужно много слов для обличения дошедших до такой мерзости людей в том, что они от себя самих имеют столь постыдную и нелепую славу и от самого естества — обвинение. Поэтому, опустивши таковое, он исследует совершаемое законно и не вопреки разуму, говоря во Второзаконии: «Если кто возьмет жену и сделается ее мужем, и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что–нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего, и она выйдет из дома его, пойдет, и выйдет за другого мужа, но и сей последний муж возненавидит ее и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего, или умрет сей последний муж ее, взявший ее себе в жену, — то не может первый ее муж, отпустивший ее, опять взять ее себе в жену, после того как она осквернена, ибо сие есть мерзость пред Господом, и не порочь земли, которую Господь Бог твой дает тебе в удел» (Втор. 24, 1–4): потому что отделившуюся от мужа по благословной вине и потерпевшую бесчестие от другого делать законной сожительницей небезопасно, и даже более того, совсем безумно; ибо «держай, — сказано, — прелюбодейцу безумен и нечестив» (Притч. 18, 23). И как запрещает услаждаться явно постыдным и бесспорно осуждаемым, так, с другой стороны, не дозволяет и оклеветывать честное как бесчестное: потому что одинаково грешно и удостаивать нежной любви то, чего лучше было бы избегать, и лишать своего расположения то, чего удаляться постыдно: ибо «горе, — сказано, — тем, которые зло называют добром, и добро–злом, тьму почитают светом, и свет — тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое — горьким!» (Ис.5, 20). Итак, он не позволяет снова принимать к себе отпущенную, но, с другой стороны, не допускает наносить вред словом и еще не изобличенному. Сказал же еще так: «Если кто возьмет жену, и войдет к ней, и возненавидит ее, и будет возводить на нее порочные дела, и пустит о ней худую молву, и скажет: `я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства', то отец отроковицы и мать ее пусть возьмут и вынесут [признаки] девства отроковицы к старейшинам города, к воротам; и отец отроковицы скажет старейшинам: дочь мою я отдал в жену сему человеку, и [ныне] он возненавидел ее, и вот, он взводит [на нее] порочные дела, говоря: `я не нашел у дочери твоей девства'; но вот признаки девства дочери моей. И расстелют одежду пред старейшинами города. Тогда старейшины того города пусть возьмут мужа и накажут его, и наложат на него сто [сиклей] серебра пени и отдадут отцу отроковицы за то, что он пустил худую молву о девице Израильской; она же пусть останется его женою, и он не может развестись с нею во всю жизнь свою» (Втор. 22, 13–19). Итак, понимаешь ли, что не совсем безнаказанным он повелел отпускать из судилища несправедливо презревшего еще не изобличенную: потому что, я думаю, должно более всего уважать доброе и не гнаться, в пресыщении, за тем, что нравится, решаясь оклеветывать честное как бесчестное; а напротив, всеми силами стараться прилежать ко всему прекрасному и любить сожительство с превосходнейшим по доброй славе. Ибо не допускающий пренебрежения в действия свои прекрасно достигает цели своих действий. А что нам следует быть таковыми, закон и это показал, возглашая: «Если будешь строить новый дом, то сделай перила около кровли твоей, чтобы не навести тебе крови на дом твой, когда кто–нибудь упадет с него» (Втор. 22, 8): потому что как некрасив дом, лишенный карниза и занесенных на него кровельных перил, таким же образом, думаю, вполне неверно и всякое наше доброе дело, если оно не доводится до приличествующего ему конца; и не это одно, но и опасность грозит небрегущим. Это и значит, я думаю, падение кого–либо с дома: ибо горе, сказано, совершающим «дело Господне с небрежением» (Иер. 48, 10). Итак, сколь бесчисленными путями закон приводит нас к полезному! И еще не предлагает пищи, приличной мужам и более твердой, но молоком питает древних, как бы младенцев, мало–помалу приводя их к таинству Христа: ибо, что закон духовен и со стороны тени и образов как бы не съедобен и не полезен для духовной пищи, но будет таковым, если будет применяем к созерцанию евангельскому и к таинству Христа, это ты ясно уразумеешь из написанного о том премудрым Моисеем. Он сказал в книге Левит: «Когда придете в землю, [которую Господь Бог даст вам], и посадите какое–либо плодовое дерево, то плоды его почитайте за необрезанные: три года должно почитать их за необрезанные, не должно есть их; а в четвертый год все плоды его должны быть посвящены для празднеств Господних; в пятый же год вы можете есть плоды его и собирать себе все произведения его. Я Господь, Бог ваш» (Лев. 19, 23–25): ибо писания Моисея кажутся нам подобными плодоноснейшим садам, заключая в себе разнообразные произрастения заповедей и будучи украшены, как бы деревьями, законами на каждый случай. Но на каждом дереве очистите, — сказано, — нечистоту его, то есть отсеки бесполезность истории и сними как бы древесину буквы и дойди до самой сердцевины растения, то есть тщательно исследуй внутренний плод заповеданного, и это употреби в пищу. Но «плод его, — сказано, — три года должно почитать их за необрезанные, не должно есть их». Год поставлен здесь вместо продолжительного периода, потому что три первых времени было, в которые закон был еще нечист, отягченный толщею истории и, как бы бесполезною корою, покрытый сению. Времен же было, говорю, три: время Моисея, Иисуса (Навина) и Судей; время после них было четвертое, в которое возник светлый лик святых пророков. Тогда плод закона стал «свят и похвален»: ибо со святых пророков началась отмена содержащегося в законе и даже наименование заключающегося как бы в сени, явное же проповедование истины и восхваление таинства пришествия Христова. Вслед за ними явился Предтеча, взывавший и говоривший: «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф.3, 2). Итак, в четвертое время было положено начало очищению заключающегося в законе и был уже как бы плод свят. Однако годным ко вкушению он сделался только в пятое время — время пришествия Христова, засвидетельствованного законом и пророками. Поэтому сказано: будет плод его прибыток вам; ибо кроме евангельских проповедей и научение в законе, приводимое к духовному созерцанию, весьма полезно для людей любознательных; так и Спаситель сказал: «книжник, наученный Царству Небесному, подобен хозяину, который выносит из сокровищницы своей новое и старое» (Мф.13, 52), новым называя Евангелие, а ветхим то, что содержится в
