А патриарх Пимен уже смотрел на это по–другому. Как–то я спросил его: «Ваше святейшество! А вы как относитесь к часам на руке?» — «Очень хорошо, — ответил он, — Я сам ношу. Вот, у меня «Победа». Прекрасно ходят!» Так вслед за ним и мы все стали носить часы на руке.
53
Церковно–археологический кабинет — музей при Московских духовных школах. — Концевая сноска 18 на с. 384.
54
В среде традиционно верующей интеллигенции платки не были приняты — ни в храме, ни на улице. Другое дело, что до войны и по улице с покрытой головой ходили все — и женщины, и мужчины; носили обычно шляпы, береты или кепи. После войны, когда постепенно укоренилась мода ходить без головного убора, многие женщины, особенно молодые, и в храм приходили так же, или же покрывали волосы сеточкой–вуалью. — Концевая сноска 19 на с. 384.
55
Парийский много лет был псаломщиком, и говорил с заметной артикуляцией, энергично двигая губами. Он вообще был человек грубый, нетактичный. Когда я начал участвовать в богослужении и увидел службу «изнутри», меня очень заинтересовал богослужебный устав. Оказавшись в алтаре впервые в 18 лет, я воспринимал все очень живо и остро. С другой стороны, для меня многое было внове из того, что большинству было привычно. Будучи студентом, я изучал в Ленинке одну рукопись устава и меня эта тема увлекала. (Помню, в то время там, чтобы листать раритетные книги, выдавались специальные костяные палочки, рукой страницы касаться было нельзя.) Однажды я стал было рассказывать обо всем этом Патриарху — его вообще забавляли мои претензии, — но присутствовавший при этом Парийский резко меня прервал, сказав: «Да кому все это нужно!» Я сразу и сник — как одуванчик. Заниматься этой темой, правда, не перестал, но прежнего энтузиазма уже не было. А сейчас я понимаю, что именно это–то и надо было делать.
56
Я встречал эту историю в военных мемуарах, но слышал ее и от очевидцев. Дело в том, что я дружил с братом Василевского, полковником танковых войск. Дочь этого полковника вышла замуж за студента — будущего инженера–прибориста, а этот инженер впоследствии стал священником, моим воспитанником. Замечательный священник, отец Николай, огромного роста, и ребята у него такого же высокого роста, прямо русские богатыри. Так вот история гражданская и церковная тесно переплетаются.
57
О. Сергий (Савельев) тоже был интересный человек. Аскетическая наружность: высокий рост, крупные черты лица, большая борода и — погромные речи. Я читал в рукописи его книгу — там даже есть специальный термин: «елоховщина».
58
Правда, и борода привлекала внимание. Давно — это было еще, наверное, в пятидесятые годы — стоял я на автобусной остановке. Смотрю, возле меня крутится малыш. Серьезный такой. Обошел вокруг меня раз, два, изучающе заглядывая мне в лицо. А дело было зимой, на мне было пальто с поднятым барашковым воротником, и ему снизу видна была только моя борода, две дырки в носу и два глаза. Смотрел он на меня, смотрел, потом спрашивает с нескрываемым изумлением: «Дядя, а чем же вы ешьте?» Другой случай был: ехал я в поезде и там кто–то, увидев мою бороду, говорит: «Вон, Карл Маркс!» А какой–то ребенок тут же возражает: «Нет, это дедушка Ленин!»
59
Можно себе представить, как горели купола Москвы в XVII веке, когда вся она была лесом крестов и главок! Распространенный у нас способ покрытия — лемехами из осины. Свежая осина выглядит как светлое золото, а старая — как серебро. Так что даже маленькая, бедная церковь смотрелась празднично. Москва была сказочным городом. Когда иностранцы подъезжали к Поклонной горе или из Замоскворечья к Зарядью, они буквально немели от той красоты, которую представлял наш город. Сейчас он резко изменился. Здания средней высоты и повышенной высотности заслонили его лицо и основное содержание, которое отличало Москву от всех городов.
60
В ту поездку я впервые побывал на Мамаевом кургане. Один из моих родственников, землеустроитель, геодезист, работал там уже в феврале–марте 1943 г. на руинах Сталинграда, подготавливая восстановление города. Его впечатления, то, что он рассказывал, было для нас сенсацией. Но когда я сам побывал на этом месте, меня больше всего потрясло следующее: когда в состоянии душевного волнения я решил прикоснуться к этой земле, положил ладонь, а потом хотел стряхнуть с нее соринки — я взглянул и замер. Это была не грязь, не песок, а мелкие осколки человеческих костей. Вот он, апофеоз войны — подумал я. Уже не пирамида, сложенная из черепов, как на известной картине Верещагина, а кости, измельченные почти до состояния пыли…
61
Архидиакон — это ступень сана черного духовенства, Г.К. Антоненко принадлежал к белому и должен был бы нахываться протодиаконом, тем не менее Владыка всегда называл его именно так. — Концевая сноска 20 на с. 384.
