бойцы движения Сопротивления, руководимые Коммунистической партией, не ожидая помощи извне, подняли восстание и освободили Париж от гитлеровской нечисти. Союзные войска, вступив в город, лишь довершили ликвидацию частей германского гарнизона, сложившего оружие и выкинувшего белый флаг.
На следующий день на стенах парижских домов было расклеено обращение парижского общественного управления ко всем парижанам и парижанкам. В нем городские власти поздравляли всех сограждан с «великолепным освобождением города Парижа».
На Эйфелевой башне был поднят французский флаг, а рядом с ним — американский, английский и советский.
Бумажные флажки всех четырех государств украсили окна и балконы парижских домов. Но чем ближе вы подходили к местам расселения средней и крупной парижской буржуазии, тем реже и реже вы могли увидеть советские флажки. В богатых аристократических кварталах 8-го и 16-го городских округов их вовсе не было.
Восторги парижского населения вскоре улеглись. Начались будни новой оккупации Парижа, на этот раз — американской.
Американское воинство днем разбазаривало на рынках казенное имущество, а ночью предавалось кутежам, бесчинствам и грабежам. Парижская уголовная хроника обогатилась тысячами свежих преступлений: драки, изнасилование, грабежи и убийства сделались повседневностью.
Слово Victoire (победа), написанное краской, углем или мелом на всех углах и стенах парижских домов, постепенно стало исчезать и заменяться тремя новыми словами: «lanky, go home!» («Янки, убирайтесь домой!») Настали исторические майские дни 1945 года. Советский Союз вырос в глазах мирового общественного мнения в гигантскую силу. Его авторитет как освободителя народов Европы от порабощения «высшей расой» признавали все — и многомиллионная масса его друзей, и значительно менее многочисленные его враги, которым рост этого авторитета не давал покоя. Вместе с победами военными он одерживал одну за другой победы дипломатические.
Все советское пользовалось во Франции в тот первый после Победы год колоссальной популярностью. Общее внимание привлекали советские офицеры, прибывшие в Париж в составе Советской военной миссии.
С падением прогитлеровского режима маршала Петена и образованием нового французского правительства в Париж возвратилось советское посольство во главе с А. Е. Богомоловым.
С первых же дней после его возвращения на улицу Гренель потянулась вереница эмигрантов, окончательно и бесповоротно порвавших с прошлым и поставивших целью своей жизни работу на родной земле, среди родного народа. Первые шаги были робкими. Их воображению рисовался тот все еще не засыпанный глубокий психологический ров, который отделял в течение 28 лет мир советский от мира эмигрантского. Но после первых же посещений советского посольства «русский Париж», а следом за ним и весь эмигрантский мир убедился, что никакого рва больше не существует и что Советское государство и русский народ протягивают руку прощения всем своим зарубежным сынам, вольно и невольно порвавшим связь с родиной четверть века назад.
Целый год, прошедший после Победы, вплоть до появления Указа Президиума Верховного Совета СССР, определившего дальнейшие судьбы эмиграции, тема о возвращении на родину сделалась в «русском Париже» и во всех углах русского зарубежного рассеяния доминирующей. Для десятков тысяч людей, проведших в отрыве от родины более четверти века, все остальное, не имеющее к этой теме отношения, потеряло всякий интерес.
В течение 13 месяцев «русский Париж» питался только слухами о том, когда, как и в какой форме последует официальный акт, определяющий это возвращение. За обеденным столом, на улице, на собраниях и в других местах все без исключения русские зарубежники говорили, гадали, думали, передавали друг другу слухи и предположения.
С первых дней после освобождения в Париже организовался Союз советских патриотов, переименованный год спустя в Союз советских граждан. Разместился он в том самом помещении на улице Галлиера, в котором в довоенные годы заседал представитель Лиги наций по делам беженцев Пан, а в годы войны — Жеребков.
Ежедневно сотни посетителей заполняли все его залы, кабинеты, лестницы в надежде получить какие-нибудь новости, касающиеся грядущего возвращения. Но руководители Союза советских патриотов знали столь же мало, как и простые смертные.
Советское посольство, консульство и военная миссия охотно принимали всех эмигрантов, обращавшихся к ним с теми же вопросами. Однако никаких уточнений дать не могли. Но грядущее возвращение на родину уже чувствовалось в воздухе «русского Парижа». Каждый представлял его себе как мог и как умел. Русские зарубежники зачитывались начавшей выходить при посольстве СССР еженедельной газетой «Вести с родины». Они надеялись прочитать там какие-либо известия о форме и сроках возвращения.
И то и другое пока оставалось невыясненным. Было лишь известно, что в данное время идет репатриация белорусов, уроженцев Западной Украины и рассеянных по всему свету армян и что, после того как она окончится, будет официально объявлено о долгожданном возвращении в родные края бывших эмигрантов.
Дата 14 июня 1946 года останется в памяти у русских зарубежников как историческая.
В этот день был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР о восстановлении в советском гражданстве всех находящихся за рубежом уроженцев Советского, Союза, утерявших это гражданство в минувшие годы и пожелавших восстановить себя в нем. Тем же Указом предоставлялось право возвращения на родину всем восстановленным советским гражданам, если они этого пожелают.
Исторический для всего русского зарубежья Указ был получен в Париже 20 июня 1946 года. Посольство СССР во Франции немедленно дало знать о нем Союзу советских патриотов. Это известие распространилось по «русскому Парижу» с быстротой молнии. Затрещали телефонные звонки. К тем, у кого не было телефонов, опрометью бросились друзья и близкие люди. В провинцию полетели телеграммы. Все поздравляли друг друга. Ликование сделалось общим. «Русский Париж» гудел как растревоженный улей с пчелами.
На утро следующего дня перед зданием советского консульства, расположенного на одной из малолюдных площадей 17-го городского округа, собралась многотысячная толпа. Жители окрестных домов высовывались из окон и с изумлением смотрели на необычную для этих мест панораму.
Помещение консульства не смогло вместить и десятой доли собравшихся. Небо было затянуто тучами, накрапывал мелкий дождь. Но толпа не расходилась. Каждый хотел стать советским гражданином сегодня и ни при каких обстоятельствах не соглашался откладывать этого превращения до завтра.
Консул выходил к каждой из сменявшихся в помещении групп и давал деловые указания и пояснения, касающиеся процедуры восстановления. Процедура эта была самой простой из всех, которые когда-либо приходилось проделывать эмигранту.
Через какие-нибудь полчаса бывшие эмигранты выходили из консульства советскими гражданами, имея в кармане эту заветную маленькую «книжицу», глядя на которую Маяковский воскликнул:
Стихи эти знакомы каждому советскому читателю, но не каждый сможет понять, какие чувства испытывал русский эмигрант, сбросивший с себя после долгих лет ожидания кличку «апатрида» и «refugie russe» (русского беженца), ставший в официальном порядке полноправным советским гражданином. Жизненный вихрь и собственные ошибки швыряли его из стороны в сторону на протяжении долгих лет, заносили то во Францию, то в Парагвай, то в Турцию, то в Тунис, Шанхай, Индию, Персию, на остров Яву, на все континенты земного шара и в гущу всех народов, населяющих оба полушария.
