Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание

древности против еретиков и переданное письменно боговдохновенными Отцами» [764]. Затем Симеон излагает учение своего противника:

«По тому одному, говорит, Отец больше Сына, что Он является причиной (??????) существования Сына»… Вот каково новое суесловие и безумное богословие тех, кто не знает причину, по которой так говорилось богословами против еретиков. Ибо не имея достаточной силы, чтобы осмыслить написанное, они суемудрствуют…[765]

Итак, оппонент Симеона не говорит ничего нового, а лишь повторяет интерпретацию Ин. 14:28, предложенную Василием Великим и некоторыми другими Отцами IV века; и Симеон это признает. Однако он убеждает читателя в том, что, хотя в прошлом были причины говорить о Боге таким именно образом, это было вызвано необходимостью бороться с арианами и должно пониматься в контексте анти–арианской полемики:

Если неделима была, есть и будет всегда Пресвятая Троица, приведшая все из небытия, то кто же научил, кто измыслил меры и степени, первое и второе, большее и меньшее в Ней? Кто выдвинул [такое учение] о невидимых, непознаваемых, всячески неисследованных и непостижимых? Ибо во всегда соединенных и всегда самотождественных невозможно одному быть прежде другого. Если же хочется тебе говорить, что Отец прежде Сына как от Него родившегося… то скажу тебе и я, что Сын прежде Отца, потому что если бы Он не был рожден, то и Отец не назывался бы Отцом. Если же ты всячески ставишь Отца впереди Сына и называешь Его первым как причину рождения Сына, то я отрицаю и то, что Он — причина Сына. Ибо ты подаешь мысль, что Сына не было прежде, чем Он родился… Но, как сказано, всегда соединенные и всегда самотождественные не могут быть причиной одно другого[766].

При чтении этого текста создается впечатление, будто Симеон отвергает одну из православных интерпретаций Ин. 14:28. На самом деле далее он признает, обращаясь к традиционным сравнениям, что Отец есть причина Сына, подобно тому, как ум есть причина слова, источник — потока, а корень — ветвей, но это вовсе не означает, будто Отец»больше»Сына в арифметическом смысле [767]. Симеону гораздо ближе интерпретация Ин. 14:28 со ссылкой на человеческую природу Христа. В своем отрицании первого толкования Симеон близок к Амфилохию Иконийскому, который в своей проповеди на слова»Отец Мой более Меня»(о которой шла речь выше) утверждал, что только в мире людей тот, кто рождает, больше того, кто рождается, тогда как в мире Божественном дело обстоит совершенно иначе. Именно эти мысли развивает Симеон, когда делает упор на непостижимость Божественной природы, и, как следствие, невозможность обсуждения того, что является сокровенной тайной бытия Троицы:

Ибо, говоря о телесном рождении, мы называем отца причиной рожденного сына. [Когда же речь идет] о Божественных не–бытийном бытии (?????????? ????????), не–рожденном рождении (????????? ?????????), не–ипостасной ипостаси (??????????? ??????????) и сверх–сущностном существовании (?????????? ?????????)… то кто говорит о первом, тому необходимо потом назвать второе и третье… Ибо измерять неизмеримое, произносить неизреченное и изъяснять неизъяснимое рискованно и опасно[768].

Такое внезапное обращение к подчеркнуто апофатической терминологии в духе Дионисия Ареопагита показывает, что Симеон был не склонен пускаться в пространные изыскания по поводу термина»причина». Он, вероятно, считал, что давно прошло то время, когда подобные споры имели смысл. В самом деле, в IV веке христианская доктрина находилась еще в процессе формирования, и от того, насколько верно были подобраны триадологические и христологические термины, зависела судьба Православия. Напротив, в XI веке догматическое учение Церкви было полностью устоявшимся, и споры на терминологические темы могли интересовать только разного рода»суесловов», бездумно»повторяющих сказанное в древности против еретиков». Хорошо зная традиционную догматическую терминологию, Симеон умел при необходимости ею воспользоваться. Однако он определенно предпочитал не притягивать человеческие слова и образы к Божественным реальностям: именно поэтому он избегал говорить об Отце как»причине»Сына, что, по его мнению, не имеет смысла вне контекста анти–арианских споров.

Нам представляется, что в своей триадологической полемике Симеон как бы суммирует все сказанное предшествовавшими богословами и показывает, что из всего этого имело ценность в рамках определенной полемики в прошлом, а что сохраняет ценность и для настоящего времени. Ему намного ближе апофатический подход, чем любая попытка объяснить Божественное в катафатических выражениях. Его оппонент, к которому обращены Богословские Слова, как будто не выражает еретических взглядов, а лишь придает чрезмерное значение некоторым выражениям — вполне традиционным, но взятым вне исторического контекста и обсуждаемым в рационалистическом ключе. Именно этот рационализм, а не определенные истолкования Ин. 14:28, составляет сердцевину спора: Симеон считает его опасным отклонением от Православия и борется с ним. История доказала правоту Симеона: все попытки рационально объяснить Ин. 14:28 были позднее, а именно в XII столетии, осуждены Церковью.

2. «Как ты отделяешь Сына от Отца?..»

Чтобы прояснить суть триадологического спора между Симеоном и Стефаном Никомидийским, нужно взглянуть на 21–й Гимн, где Симеон отвечает на поставленный ему митрополитом вопрос:«Как ты отделяешь Сына от Отца, мыслью (???????) или делом (????????)?» [769] Термин ??????? сразу же привлекает наше внимание: как мы говорили выше, у этого термина была долгая история в святоотеческом словоупотреблении.

Вопрос Стефана, по всей вероятности, отражает терминологическую полемику, которая велась в то время в Константинополе. Но какой ответ ожидался от Симеона? Вопрос поставлен таким образом, что в любом случае, — ответит ли он»мыслью», или ответит»делом», — его можно заподозрить в ереси. Если Симеон признает, что отделяет Сына от Отца»делом», т. е.«в действительности»можно обвинить его в том, что он, подобно арианам, считает Отца и Сына разно–природными. Если же он выскажется за»мысленное»отличие, его можно обвинить в ереси Савеллия, который учил, что»есть только одно– единственное Существо, именуемое Сыноотец; не Один происходит от Другого, но Сам из Себя, номинально лишь именуемое Отцом и Сыном, смотря по перемене имен» [770].

Симеон, однако, дает весьма сбалансированный ответ, указывая на неправильность постановки вопроса. Он отвечает митрополиту в форме молитвы ко Христу, как бы подчеркивая тем самым, что вопрос митрополита даже и не заслуживает прямого ответа:

Ты исполнил Твое домостроительство

И сделал тленного подобным Тебе

Богом, Ты — Бог пребезначальный,

Сопребывающий естеством с Богом собезначальным,

Сыном и Словом, рожденным от Тебя,

Не мыслью (??? ???????) отделенным от Тебя,

Но делом (????????) неотделимым от Тебя.

Если же и отделяется Он, то не естеством (?????),

А скорее ипостасью (?????????) или лицом (???????);

Ибо делом (????????) — свойственно говорить

нечестивым и безбожным, Мыслью же (???????) — совершенно омраченным [771].

Далее Симеон переносит спор в область богословского метода и неоднократно возвращается к положению о том, что различия между Ипостасями Святой Троицы — вне пределов человеческих слов и понимания. Только те, говорит он, кто просвещен благодатью Святого Духа, могут принять откровение от Отца,«что Сын рождается неотделимо, как Он один знает» [772]. Вместо бесполезных дискуссий лучше бы тебе, человек (подразумевается Стефан), молиться Богу в надежде, что тогда»поймешь благодать Духа, что, и отсутствуя, Он присутствует»силой [Своей], и присутствуя, не видится естеством Божественным, но пребывает везде и нигде»