акушерок, он позаботился о том, чтобы провести несколько часов с двумя-тремя из своих многочисленных уступчивых любовниц за пару дней до ночи с королевой. Таким образом, совершив тщательный выбор этих любовниц с учетом упомянутого лунного календаря, он пребывал в уверенности, что у той или другой непременно родится мальчик. Даты рождения детей этих женщин девять месяцев спустя должны были на один-два дня опережать дату родов королевы.
И в возникших слухах не было бы противоречия. Мальчик действительно родился в семье амбуазского булочника, который официально считался его отцом. Но мать, по-видимому, зачала его от короля Л юдо- вика. И можно, зная хитроумие последнего, быть полностью уверенным, что эта женщина не имела сношений со своим супругом в соответствующий период. Что касается мертворожденной девочки, это, возможно, было правдой. Но если она родилась живой, акушерки могли увезти ее подальше, если не задушить для большей надежности. Во времена, когда фальшивомонетчиков публично бросали в котел с кипящей водой, что значила какая-то жизнь жалкого младенца? Государственный интерес оправдывал все, а Людовик XI непременно хотел сына, дабы не допустить, чтобы корона перешла к Орлеанской ветви. Орлеанская ветвь воздала ему сторицей, мы убедимся в этом на примере рождения будущего ЛюдовикаХII…
Если же читатель удивлен этим подлогом, совершенным 30 июня 1470 г.; в результате которого навсегда исчезла принцесса крови, уступив место незаконнорожденному предполагавшемуся королевскому ребенку, пусть он просто обратится к последней главе моей книги «Преступления и секреты государства: 1785–1830». Помимо постоянных рождений незаконных детей второго Орлеанского дома, он найдет там случай подлога, когда сын простого тюремщика из итальянского города Фаэнца занял место принцессы Марии-Стеллы Орлеанской, дочери Филиппа Эгалитэ и его супруги, урожденной Марии Аделаиды де Бурбон-Пентьевр. Мы представляем тому неопровержимые доказательства. В результате подлога этот мальчик стал королем Луи-Филиппом[123].
Странные были Орлеанские дома, где появление незаконных детей сомнительного, если не прискорбного происхождения прекрасно уживалось с жаждой власти любой ценой и в особенности — с жаждой наследования…
8. Покладистый отец: Карл Орлеанский, поэт
Кабы все рогоносцы были так же счастливы, во Флоренции плясали бы целыми днями!
Карл Орлеанский, сын Луи, герцога Орлеанского, павшего от руки наемных убийц, подосланных Иоанном Бесстрашным, родился 26 мая 1391 г. в Париже. Таким образом, он был сводным братом Жана Дюнуа, бастарда Орлеанского и Жанны Девственницы.
Нося вначале имя графа Ангулемского, в 1411 г. он взялся за оружие, чтобы отомстить за смерть своего отца. С этой целью он заключил союз со своим тестем Бернаром VII, графом д’Арманьяком, будущим коннетаблем, отсюда происходит и название партии арманьяков, противников бургундцев.
Будучи весьма бездарным военачальником, Карл Орлеанский, несмотря на свое личное мужество, проявленное в боях при Азинкуре в 1415 г., был взят в плен. Последующие 25 лет он провел в английском плену, так как король Генрих V упорно отказывался отпустить его за выкуп, дабы оградить права своего сына, будущего Генриха VI, на французский престол.
Чтобы как-то унять тоску своего пребывания в плену, Карл Орлеанский погрузился в стихотворчество, и в его поэзии, жеманной и утонченно-галантной, ощущается некоторая меланхолия. После своего освобождения в 1440 г. он предпринял попытку завладеть Миланским герцогством, завещанным ему матерью, красавицей Валентиной Висконти, умершей от скорби в 1408 г., однако смог отвоевать право лишь на владение графством Асти, славящимся своими виноградниками. Тоща он вновь обосновался в Блуа в феодальном замке, который его отец Людовик сумел купить у мужа одной из своих любовниц, хорошенькой графини де Шатийон, предварительно попользовавшись ее деньгами и разорив, таким образом, ее супруга.
Блуа стало излюбленным местом жительства Карла. Он велел снести старую средневековую крепость и воздвиг на ее месте замок в духе того времени, предвосхитивший по стилю искусство Ренессанса. Он создает там свой двор, который всегда был полон красавицами, поэтами и учеными. Он оставил после себя значительное поэтическое наследие, включающее 100 баллад, столько же песен и примерно 400 рондо.
Но, несмотря на всю эту тихую и утонченную жизнь в окрестностях Блуа, где Луара как бы беззаботно потягивается среди белых песчаных дюн, которые она заставляет перемещаться по своей прихоти, под сказочно чистым небом, Карлу Орлеанскому не дано было изведать супружеского счастья.
В первом браке с Изабеллой, второй дочерью Карла VI, в шесть лет выданной замуж за Ричарда II Английского, овдовевшей в 1400 г., вторично вышедшей замуж за Карла в 1406 г. и умершей от родов 20- летней в 1409 г., у него не было детей мужского пола.
В 1410 г. он женится во второй раз — на Бонне д’Арманьяк, дочери того самого Бернара д’Арманьяка, которого мы уже упоминали. Но военные походы 1410 и 1415 гг. помешали налаживанию семейной жизни, супруга его умерла, и он опять стал вдовцом, не имея наследника. А затем в течение четверти века он был пленником у англичан.
Наконец, вернувшись в 1440 г. из плена во Францию, он женился на Марии Клевской, дочери герцога Клевского, Бергского и Юханского, графа де Равенсберга, которому принадлежал и ряд прочих земель на западе Германии (Рейн-Вестфалия).
Мария Клевская, родившаяся в 1432 г., была моложе его более чем на 40 лет. Эта немка, воспитанная при Бургундском дворе (в то время самом распутном из всех европейских дворов), была очень хороша собой. Миниатюрная блондинка, она носила расшитые золотом платья, прозрачные чепцы, дорогие меха и множество драгоценностей, прогуливалась, как велела романтическая мода, в окружении борзых собак, а также сочиняла нежные и меланхоличные стихи.
Двор Карла Орлеанского не состоял сплошь из одних дам и девиц, их утонченное общество уравновешивалось молодыми сеньорами, все они в большей или меньшей степени были влюблены в Марию Клевскую, тайно ухаживали за ней, и она их не отвергала.
И вот Мария Клевская оказалась беременной и родила дочь. В окружении короля Людовика стали раздаваться насмешки. Что ответил на это Карл? Ничего. Нужно думать, что у Марии хватило красноречия, а ее супруг сумел разыграть удовлетворенность или снисходительность. Как бы то ни было, она подарила ему затем еще двух дочерей.
И тогда, осознав, что Карл Орлеанский решил либо притвориться слепым, либо любой ценой обрести наследника мужского пола, она стала выставлять напоказ свою связь со своим «кастеляном»[124], безвестным оруженосцем по имени Рабаданж, вплоть до того, что демонстрировала свою безумную страсть к нему, приказав украсить стены своих покоев гобеленами, на которых имя возлюбленного было начертано в форме выразительного ребуса, изображавшего брыжи и ангелов[125].
И вот 27 июня 1462 г. в замке Блуа родился мальчик, которого все сочли сыном упомянутого Рабаданжа. Надо сказать, что Карлу Орлеанскому шел в ту пору 71-й год, а средняя продолжительность жизни (особенно у мужчин) составляла тогда 43 года. А Марии Клевской было 30 лет, и потому у двора Блуа были все основания усомниться в законнорожденности этого ребенка. К тому же старый герцог давно уже не наведывался в спальню к красавице герцогине…
Но этого ребенка Карл тотчас же признал законным наследником имени и титулов Орлеанского дома.
Между тем был некто, у кого происходящее вызвало досаду. По поводу первых проказ Марии Клевской Людовик XI лишь посмеивался в своем замке Плесси-ле-Тур. Но появление на свет этого наследника мужского пола осложняло его планы. У него был лишь один сын, будущий Карл VIII, его собственный
