принял мое поражение.
И запустил уничтожение.
ЗАДАТЬ ВОПРОС
Господа, я знаю, каким будет приговор. Не прошу снисхождения. Уверен, что когда-нибудь вы примете мою точку зрения. Не вы, так ваши потомки.
Хорошо, господин Судья, буду краток. Сколько у меня минут? Десять? Постараюсь уложиться.
Много лет я работал в Институте физических проблем, четверть века был в числе Вопрошателей — великая честь для ученого. Вы это знаете, но я акцентирую ваше внимание на том обстоятельстве, что, прожив полжизни и став Избранным, я ни разу — ни разу, господа присяжные! — не удостоился самой важной для меня чести. Ни разу в День знаний не был задан Природе вопрос, придуманный мной. Вам это покажется несущественным. И уж во всяком случае, не может служить смягчающим обстоятельством. Вы не физики. Вы не поймете.
И еще. Вы не поймете меня, если не задумаетесь над тем, когда и почему появились Дни знаний. Да, господин Судья, я понимаю, но речь идет о моей жизни, поэтому все же напомню господам присяжным кое-какие факты… На процессе столь высокой степени секретности, думаю, нет нужды в недоговорках. Хорошо, господин Судья, только то, что имеет прямое отношение…
Почему мир устроен именно так, а не иначе? Вот вопрос, на который мы никогда не получим ответа. Много лет назад был задан этот вопрос о сущности всего. Насколько мне известно, то был единственный случай, когда Природа не ответила прямо и точно. Каждый, кто жил тогда на планете, ощутил ужас. Больше никто никогда подобных вопросов не задавал.
Тысячи лет назад люди молились богам. Богу-земле, например, и Богу-плодородию. Собирались в храмах и произносили молитвы. Однажды священник церкви Лунния, придя в состояние экстаза, вместо обычного обращения к Богу-погоде с просьбой о прекращении дождей вопросил его: скажи, Бог наш, почему третий месяц идут беспрестанные ливни? И сотни молящихся одновременно с пастырем подумали и произнесли эти слова.
И услышали ответ. Это не было гласом небес. Просто каждый человек — и в храме, и в поле, и на городской площади, везде, на всей планете — неожиданно понял: дожди идут потому, что над океаном Мира возник стойкий антициклон и над береговой линией постоянно конденсируется влага.
Никто не знал, что такое конденсация, невежество древних было беспредельным. Тысяча лет прошла, прежде чем люди отточили искусство задавать вопросы, прежде чем люди поняли, что логика познания мира требует постепенности и продуманности. Можно задать вопрос и не понять ответа. Можно задать вопрос и вообще ответа не получить.
Сначала Вопрошатели собирались в храмах и думали, что обращаются к Богу. Однажды спросили: «Кто ты, Всемогущий? Какой ты?» К изумлению священнослужителей, ответ гласил: «Я не всемогущ, потому что никто не может быть всемогущим. Я не Бог, потому что богов не существует. Я — Природа, я — Мир, в котором вы живете, и во мне нет разума, а есть одно только чистое знание, потому что Природа знает о себе все».
Вот так. Что осталось сейчас от церкви? Только храмы, в которых разместили научные лаборатории и где ставят опыты, чтобы понять ответы Природы. Понять ответ, чтобы суметь задать следующий вопрос. Искусство спрашивать Природу развивалось веками: вопрос нужно было поставить так, чтобы ответ не был ни тривиальным, ни непонятным.
Этому искусству я учился в университете пять лет. Знаете, о чем я хотел спросить, если буду избран Вопрошателем? Почему предметы падают вниз и никогда не улетают в небо. Сейчас это известно всем — закон тяготения, как же, но тридцать лет назад никто об этом и не задумывался. Мой вопрос не прошел отбора, Сход Вопрошателей спросил Природу в тот день, когда я был наконец избран в его состав: чему равна критическая масса урана. Что ж, стало нам лучше жить от того, что, узнав величину этой массы, мы смогли собрать атомную бомбу?
Было время, когда я хотел спросить: почему вопросы Природе задаются лишь раз в месяц и почему это должны делать лишь Вопрошатели, прошедшие специальный отбор? Почему Природа не желает слышать обычного человека?.. Конечно, и этот вопрос задан не был. Меня попросту исключили из числа Избранных, посчитав, что я кощунствую. Ведь мне, как и всем, было известно, что День знаний был установлен давным-давно, и ритуал возник потому, что сама Природа подсказала его, отвечая на какой-то вопрос наших далеких предков…
Шесть лет назад, в очередной раз оставшись в меньшинстве (мой вопрос о том, существуют ли иные звезды, кроме видимых глазом на небе, решили не задавать как несущественный), я подумал, что не выживу, если не узнаю ответа. Я не мог продвигаться в своих исследованиях, не получив ответы Природы на несколько моих вопросов. Но Сход не желал их задавать! Господа присяжные, фундаментальная наука никогда не была в чести у Вопрошателей…
Я понимал, что Вопрошатели не в состоянии спросить у Природы все и сразу. И я понимал, что, если обращусь к Природе сам, она не услышит меня.
Каков же выход?
Он показался мне естественным, он кажется мне естественным и сейчас, потому-то я и не признал себя виновным, потому и не пожелал отречься и потому стою перед вами, представляя, что меня ждет.
Если мы чего-то еще не знаем, почему нужно непременно спрашивать Природу? Почему не попробовать ответить самостоятельно? Может быть, не получится. Но нужно пробовать. Пытаться! Думать и искать…
Я сделал это. Построил из стекол и металла аппарат, устройство которого не было подсказано Природой, потому что мой вопрос о невидимых звездах так и не задали. Я назвал этот аппарат телескопом. Те, что пришли за мной, все уничтожили — и модель, и чертежи. И для вас, господа присяжные, слово «телескоп» не имеет смысла. Пока не имеет.
Теперь о том, последнем Дне. Меня исключили из числа Вопрошателей, но о том, какой вопрос будет задан, сообщили: «Есть ли горы на лунах?» А я уже знал ответ. Я размножил его, переслал каждому из Вопрошателей и попросил вскрыть конверт после… Я не был уверен, вы понимаете, я рисковал, но я не мог иначе.
И оказался прав! Я весь день прислушивался к себе, к своим мыслям. Ведь если мой, с таким трудом добытый, ответ неверен… Если Природа ответит иначе? Может, я сойду с ума? Произойдет раздвоение личности? Сидя дома, я смотрел на экраны и видел, как прояснились лица Вопрошателей — они услышали ответ и поняли его. А во мне не изменилось ничего! Это могло означать только одно: я ответил правильно. Сам. О том, что на лунах есть горы, и даже о том, как высоко они вздымаются, я уже знал, и Природа не сказала ничего для меня нового.
А потом Вопрошатели вскрыли конверты и вызвали стражу.
Вот и все, господа присяжные. Я понимаю, что разрушил мир. Привычный нам мир, в котором мы жили. Но ведь обратного пути нет. Мне кажется, что когда-нибудь Природе надоест отвечать на наши вопросы. И мы будем не готовы к тому, чтобы остаться одни. Что она такое — Природа? Иногда мне кажется, господа присяжные… Есть такая детская игра… Когда учишь ребенка читать… Он нажимает на кнопку, и загорается вопрос. Ребенок, если знает ответ, набирает его на клавиатуре… А Природа… Мир невообразимо велик — звезды, планеты… И человек — такая малость в этом непознанном хаосе. Почему — скажите мне — Природа слышит нас, отвечает нам? А может, ничего на самом деле нет — ни планет, ни звезд, ни наших двух солнц, ни наших пяти лун, и мы просто игрушки у какого-то ребенка, которого так вот и обучают знанию… И потому мы должны сами…
Что? Простите, еще два слова. Только два. Нельзя?
Тогда просьба. Когда меня не станет… Пусть Сход Вопрошателей спросит у Природы: нужно ли задавать вопросы? В моем банковском сейфе лежит конверт. В нем — ответ. Мой.
Я знаю, что он верен.
