предвидеть. Поэтому мы хотели бы, Николай Михайлович, чтобы вы завели дружбу с Тихоном Лукичом — тесную дружбу. Ваши сведения о его переговорах с персонами из высшей власти будут достойно оплачены.
— Но помилуйте, — я взмолился. — Дружба требует взаимности…
— Правильно, — покачнул стул Евгений Петрович. — А вы, уверен, можете рассчитывать на расположение к вам Тихона Лукича. Я прочитал две последние ваши книги — два сборника ваших статей. И пришел к выводу: ваше видение новейшей истории и современности наверняка симпатично Щадову. А ему необходимы единомышленники-журналисты, ибо замышляемый им переворот в общественном мнении — это многоходовая комбинация, которая требует кадров, владеющих словом. С Тихоном Лукичом вас, Николай Михайлович, познакомит давно известная вам Вера — внучка члена Политбюро ЦК КПСС. Она сама даст о себе знать.
Глава 10 Поклонница ГКЧП
Я познакомился с ней летом года 1990-го. На Черноморском побережье Кавказа — в Пицунде. Туда меня, самого молодого спецкора самой главной газеты страны — 'Правды', завела в очередной раз путевка в правдинский же Дом отдыха.
Первые три дня на курорте я только восстанавливал силы.
Утром бегал по кромке моря вдоль реликтовой рощи, потом упражнялся на турнике и шведской стенке.
Днем плавал, плавал, плавал и предавался солнцу.
Вечером играл в теннис с теми, у кого не оказывалось партнеров на одном из кортов.
Ночью принимал в баре Дома отдыха самую малость коньяка со знакомыми журналистами и ввиду отсутствия привлекательной женской публики в 23 часа шел спать.
Еды, одинаковой для всех курортников в Доме отдыха, мне не хватало. За пару часов до обеда меня одолевал голод и я перебирался на соседний с правдинским пляж Дома творчества Союза писателей СССР, где дымилась кооперативная харчевня.
И вот на четвертый день отпуска сижу я в полдень за столиком, уплетаю хачапури и вижу: у лежака под навесом симпатичная барышня наступает босой ногой на гвоздь в деревянном брусе, отвалившемся от того же лежака. Лицо барышни исказила боль, она пронзительно заверещала, все рядом с ней оцепенели, и меня сорвало со стульчика в харчевне.
Я приказал барышне молчать. Тихонько изъял из ее стопы пронзивший мякоть гвоздь. Потом голенькую, в купальнике, всю дрожащую страдалицу взял на руки и понес в медпункт Дома творчества.
Там барышне промыли-промазали, перебинтовали рану, и оказалось, что она без муки ходить может вполне. Но поскольку ее шлепанцы вместе с одеждой остались на пляже, то, дабы не пачкать бинты на стопе, ей снова пришлось воспользоваться моими транспортными услугами.
Когда я принес барышню обратно под пляжный навес, она спросила, как меня величать, и, услыхав мое имя-отчество, вымолвила:
— Вернусь в Москву, буду всем рассказывать: я в отпуске ездила на Николае Михайловиче.
Именовали барышню Дашей. Она была дочерью успешного писателя и занималась переводами с английского. Мы поболтали до обеда и договорились после ужина встретиться.
Завязался заурядный курортный роман. Скуки Даша не навевала. Но когда срок ее путевки истек, я у такси помахал ей рукой без сожаления.
Искать иную прелестницу для любовных приключений — в мои планы не входило. Надо, я решил, в оставшуюся неделю не куролесить до рассвета, а вовремя ложиться в постель, вовремя вставать. Так бы и было. Если бы в правдинский Дом отдыха не въехал мой однокурсник по журфаку МГУ Юра — неуемной энергии парень.
Гладко побрившись после завтрака, Юра выходил на пляж. Брал на пирсе надувной матрас. Доставал из сумочки бутылочку сухого вина. Откупоривал ее. Широко расставлял ноги и, глядя на солнце над морем, медленно из горла бутылочку опустошал.
Свершив сей ритуал, Юра трогался в путь по прав- динскому пляжу, волоча за собой матрас. Увидав одиноко загоравшую барышню, он клал с ней рядом матрас и приземлялся сам. Если барышня не желала его общества, Юра немедля утешался и тащил матрас дальше. До ближайшей одинокой загоралыцицы. Если та не производила на него впечатления, он деликатно удалялся.
За два дня свое с матрасом почтение Юра засвидетельствовал всем девицам без кавалеров — и на правдинском, и на писательском пляжах. И нигде якорь не бросил.
Я приезду Юры обрадовался. У него был выше, чем у меня, класс в теннисе, и мне сражаться с ним на кортах было интересно. На третий по приезду вечер Юра предстал передо мной в баре, где я пил кофе, с двумя ракетками в сумке и возвестил:
— В ружье, брат. Пора в бой.
— Но, — постучал я по часам, — мы договаривались играть, как и вчера, в 18.30, а сейчас лишь 17.00.
— Ты русский язык не понимаешь? — вылупил глаза Юра. — Я же сказал: в ружье. Десять минут назад из бильярдной нашего Дома отдыха вышли с ракетками две классные телки. Они загорелые, но на пляже я их не видел. Телки явно залетные, пришлые, здесь никем не ангажированные. В сей исторический момент они гоняют мячики на писательском корте, и нам надо рвануть к ним и скадрить. Иди, переодевайся-переобувайся.
Близь кортов Дома творчества я тормознул Юру за локоть:
— Ты ошибся. Телки эти из писательского Дома, а не залетные. Не засек же ты их потому, что они — нудистки — загорают на диком пляже. Каждое утро туда топают. В наш бар они не заглядывают. Уезжают к ночи в поселок — в заведения курорта 'Пицунда'. Не раз наблюдал, как им такси подавали. Поэтому с ангажементом, я думаю, у них проблем нет.
— Ну и что это меняет? — Юра поправил сумку с ракетками. — Даже если они ангажированы, мы все равно должны их кадрить: 'Душа у женщины сложна и склонна к укоризне — то нету в жизни мужика, то есть мужик, но нету жизни'. Новизна — царица наших дней. Мы для телок — новые. И…
— Погоди, — прервал я Юру, — вспомни басню дедушки Крылова про недоступный виноград: 'На вид-то он хорош, да больно зелен'. Мы сейчас подойдем к ним, и ты увидишь: их ракетки, их кроссовки, их юбочки-маечки, их повязки на лбах и руках стоят столько, сколько весь наш с тобой летний гардероб. Они в дорогих своих импортных шмотках могут смотреть на нас в советском ширпотребе только с презрением. Поэтому нам нет резона к ним приставать и давай не будем конфузиться.
— Чушь ты молотишь, — ткнул меня пальцем в грудь Юра. — Ерунда — какая на нас одежка. Мы — сильные и умные мужики. Мы — журналисты высокого уровня. А они кто? Небось, толкушки из НИИ, разодетые своими тупыми папашами-ворами из кооперативов, которые наплодили Горбачев с Рыжковым. Знакомство с нами — честь для этих девиц. Идем.
Я поплелся за Юрой. Оба писательских корта были заняты. Один — девицами — блондинкой и брюнеткой, втб- рой — мужиком с сыном-подростком. Юра подошел к сетке корта с девицами и проглаголил:
— Салют вам, раскрасавицы. Разрешите поклонникам ваших талантов вас приветствовать.
— Разрешаем, — отбивая мяч и не глядя на Юру, отозвалась блондинка.
— А скажите, милые, — вы всегда от друзей получаете поздравления с Днем Парижской Коммуны?
Блондинка пущенный к ней мяч остановила и повернулась к Юре:
— Странный вопрос.
— Вовсе не странный, — хмыкнул Юра, — на вас спортивная форма — прямо из Парижа. И вы, наверное, потомки славных парижских коммунаров.
— Нет, — утерла пот со лба блондинка, — такие предки нам не достались. Но сами мы из Парижа — из
