сообщники Горбачева..
Моя песнь о двух Олегах вызвала неожиданный отклик. В телефонной трубке у меня дома вдруг раздался год в ней не звучавший голос Веры:
— Привет, Николай Михайлович. Ты знаешь — кто тебе звонит?
— Еще бы, память у меня, как мокрая глина в моей деревне Нижние Авчухи: раз ступил, след оставил и…
— Нет, — прервала меня Вера. — Ты не знаешь, кто тебе звонит. Звонит тебе не твоя почитательница, а читательница. Ваш 'День' — единственная газета в моем рационе. Кроме нее — ничего не перевариваю. Славно, что вы не подняли руки вверх перед сволочами, танцующими на костях ГКЧП. Как ты написал о Шенине и Бакланове — мне понравилось. Но есть критические замечания. Хочу их высказать. Приглашаешь в гости?
Встречи мои с Верой не стали, как прежде, постоянными. У меня был сложный роман с Ритой, у нее — с Павлом. Виделись мы в начале девяностых редко, но часто говорили по телефону. У нас возникла взаимная тяга — необъяснимо сильная — поговорить! Мы обсуждали все: от политики до личной жизни.
Наши взгляды на события в стране — на смертный приговор СССР в Беловежской Пуще, на реформы Гайдара, на бузу российского парламента против этих реформ — по большому счету, совпадали. Разумеется, Вера, руководительница по природе, наставляла меня — так и эдак надо писать. Но наставляла не навязчиво, не обременительно.
После государственного переворота Ельцина и расстрела им Дома Советов в октябре 1993-го наше единомыслие с Верой ничуть не нарушилось. Когда два номера запрещенного властью 'Дня' вышли под шапками других газет, Вера специально приехала ко мне за этими номерами. Новую нашу газету — 'Завтра', тираж которой продавался нелегально, с рук, Вера покупала у Музея Ленина и почти всегда любопытные давала комментарии к моим статьям и заметкам.
Как единомышленницу и читательницу я потерял Веру не скоро. Но потерял. Осенью 1996-го она уволилась из Московской консерватории и, по ее выражению, сделалась спекулянткой. Включилась в скромную фирму своей подруги Нади — в фирму по закупке партий парфюмерии в Париже и оптовой их продаже в Москве и Питере. Поход в коммерцию мне Вера объяснила так:
— С волками жить — по-волчьи выть. Ельцин переизбран на второй срок. Гнусный его режим, при котором я — преподаватель лучшей в мире государственной консерватории — обречена быть побирушкой, устоял. Пока меня нищета не душит — есть накопления в золоте и валюте. Но они не вечны. Я трачу сейчас на себя в несколько раз больше, чем получаю в консерватории, а отказаться шиковать не могу. Поэтому надо осваивать искусство спекуляции.
Бизнес Нади с Верой удался. За счет чего и как, я при встречах и телефонных разговорах с Верой не допытывался. Но она все меньше жаловалась на взяточничество таможенников и прочих чиновников и на срыв оплат по договорам поставок.
Обрушение рубля в дефолте 1998-го больно шарахнуло по их фирме: французские ароматы стали стоить в московско-питерских магазинах в три-четыре раза дороже. 'То, что у нас влет уходило, — возмущалась осенью того года Вера, — мертвым грузом теперь лежит на складах. Ну какие гады нами правят!'
Негодяйство Кириенко и Чубайса в Кабинете министров фирма Нади и Веры все-таки выдержала. Перемогла кризис. Новое правительство Примакова-Маслюкова пресекло грабеж казны через займы у коммерческих банков со ста процентами годовых. Поползли вверх мировые цены на энергоносители. Зарплаты и пенсии возросли и Надя с Верой не только сбыли свои залежи французской парфюмерии, но и все чаще стали мотаться в Париж за новыми партиями.
Дела у фирмы барышень шли настолько гладко, что следующей зимой Вера дважды позволила себе слетать на отдых в жаркие страны. С Кипра она привезла мне в подарок скульптурку Афродиты. А через пару месяцев — в январе 2000-го — я набрал номер мобильного телефона Веры и застал ее на белом песке Сейшельских островов. Возвратившись домой, она прочитала мне лекцию — как надо воспринимать уход из Кремля Ельцина и назначение им разведчика-неудачника Путина исполняющим обязанности президента.
С тех пор созванивались мы лишь по праздникам. Но однажды Вера разбудила меня телефонным звонком в буднее утро.
— Драгоценный Николай Михайлович, позволь не указаниями тебя пытать, а челом пред тобою бить. Моей фирме нужен новый просторный офис в приличном здании в центре Москвы. Я натравила одного из своих менеджеров на поиски аренды по объявлениям — он искал-искал и ничего приличного не нашел. Золотой Николай Михайлович, нет ли средь обилия твоих знакомых человека, толк знающего в рынке столичной нежилой недвижимости?
Я продиктовал Вере телефон друга Сереги Потемкина. Они встретились. Серега вывел Веру на того, кто ее проблему решил, и в знак благодарности получил приглашение на банкет по случаю открытия офиса.
То годичной давности знакомство Веры с Серегой обернулось теперь для меня изжогой. Не случись оно — кредиторы Сереги не вышли бы на Веру, связанную как- то с занимающим их особистом Сталина и мне б не пришлось втягиваться в тягостную авантюру. Но знакомство состоялось, и по мольбе Сереги, загнанного в угол заимодавцами в лице вице-президента корпорации Евгения Петровича, я вынужден буду скоро ехать с Верой добиваться незнамо зачем расположения сталинского особиста — Тихона Лукича Щадова.
Глава 11
Шаг к призраку из кремля
— Ку-ку, — позвонила мне Вера в четверг. — Это — вечно одинокая красавица. У тебя и у меня обязательства перед Евгением Петровичем. Так?
— Так.
— Но командовать парадом буду я. Тихон Лукич — очень занятой человек. Принять он нас может только в воскресенье — после полудня. Поэтому в 12.00 будь свободен, трезв и свеж.
— Куда я должен приехать?
— Сиди дома.
Без пяти минут двенадцать в воскресенье на моем телефонном аппарате высветился номер мобильника Веры:
— Парад — в повестке дня. Выходи из твоего замечательно зеленого двора. Напротив Введенского кладбища и магазина 'Цветы' меня обнаружишь.
Худенькую Веру я узрел через открытое окно за рулем толстого лимузина. Сел рядом с ней на переднее сиденье. Она ненакрашенными губами коснулась моей щеки:
— Пора в путь-дорогу… В дорогу совсем не дальнюю.
От Введенского кладбища с Госпитального вала Вера
повернула на набережную реки Яузы, а оттуда — на Щелковское шоссе.
— Гляди, — указала она на лобовое стекло ее лимузина, — там наклеена карточка — пропуск к Тихону Лукичу. Он обитает в водоохранной зоне, куда въезд автотранспорту запрещен. Не было бы у меня той карточки, нас к нему б не пропустили. Учти: на ту дачу, на которую мы едем, Тихон Лукич редко кого приглашает. Все деловые переговоры он проводит либо в офисе на Якиманке, либо в особняке в Жуковке — в бывшем дачном хозяйстве Совета Министров СССР. Там он работает, а живет — в заповедном лесу. И в его обитель допускаются только избранные. Сообразил — что ты в их числе?
Мы миновали Преображенскую площадь. Я тронул Веру за коленку:
— Красавица-кукушка, мне Евгений Петрович столько уникального наплел про Тихона Лукича, что я впал в сомнение: не бредил ли он? Вера, кто есть Тихон Лукич на самом деле?
— Спроси что-нибудь полегче.
