На грузовичок к депутатам и полковнику прорвались активисты «Трудовой России». Из динамиков громкоговорителей понеслось: банду Ельцина — под суд, никаких переговоров. Я выбирался из толпы к метро. И на ходу кто- то меня окликнул по имени-отчеству. Я обернулся. Ко мне пробирался рослый дядя в темном плаще и черной широкополой шляпе:
— Привет писателям статей.
Уже до того, как он приподнял шляпу, до меня дошло: передо мной был Потемкин.
— Вы, господин хороший, — я протянул ему руку, — часто перенаряжаетесь. Как вельможа. Сегодня в полдень я лицезрел вас в коричневой кожаной куртке.
— Было дело, — Потемкин как бы виновато улыбнулся при рукопожатии. — Заяц цвет шкуры меняет по сезону, человек одежду — по обстоятельствам. Менты, ох, не любят тех, кто их мордами на асфальт кладет. Указивку на меня, после моей засветки на Старом Арбате, небось по всему городу разослали. А мне рано — лапы за спину. Все интересное только заваривается.
— Кто знает. Торг ведь в монастыре идет: вернуться к 21 сентября — и о событиях одиннадцати дней забыть. Ельцин добровольно подает в отставку, парламент сам себя распускает, и до новых выборов все в Кремле и Доме Советов только временно исполняют обязанности. Делить Ельцину и парламенту больше нечего — и вражде конец. Вы не верите в такой исход?
— Мне приказывали в другой жизни, в Афгане, — Потемкин переступил с ноги на ногу, — мировые с душманами чепурить. И если на самом деле я на перемирие целился, то дороги не минировал и засады не расставлял. Все понятно?
— Ничего.
Поежившись, Потемкин застегнул верхнюю пуговицу на длинном своем плаще:
— Я последний раз у Дома Советов был с вами. Потом сделка фартовая выпала — весь ходил в мыле. И про стычки людей с милицией только краем уха слыхал. А сегодня переговоры в ресторане закруглил и думаю: дай водку до руля выдохну и по Арбату прошурую — туда, где концерт по радио объявляли по случаю юбилея Старого Арбата. Иду-бреду на артистов глянуть и вижу гастроль ОМОНа. Я ментов перевариваю не хуже и не лучше, чем блатных. Средь тех и этих есть нормальные и есть отморозки. Но нормальный блатной, не сумняшась, запытает ребенка, если вор или авторитет прикажет. Нормальному же менту грех на душу брать не обязательно — он может или болт с гайкой на беспредельный приказ положить, или выполнить его спустя рукава. А что мы с вами сегодня видали? Нормальные менты уподобляются нормальным блатным и, как ни в чем не бывало, калечат баб и ломают кости старикам. По приказу до зверства нормальные менты не опускаются, за очень хорошие деньги — всегда пожалуйста. Раз Ельцин дал «добро» оплатить зверство, ни на какой мир он не пойдет. Говорю вам еще раз: самое интересное только начинается. Митинг завтра это покажет. И я на него и сам приду, и орлов со своей фирмы приведу — и мы еще посмотрим — у кого кровь красней: у продажных ментов или у нормальных, Родине служивших десантников.
Комментировать сказанное мне не хотелось. Я изрядно озяб и решил немедля откланяться. Потемкин мое настроение уловил, но вместо слов прощания вдруг, снова поеживаясь, обронил:
— А не заглянуть ли нам куда-нибудь поблизости и не хватить ли по стопке для сугрева?
Я согласился. В кафе-подвале на Старом Арбате мы выпили водки под салатики с ромштексом, установили, что являемся по паспортному возрасту почти ровесниками и перешли на «ты». На том и расстались: я двинул в метро «Смоленская», он — на Новый Арбат ловить такси.
Утром следующего воскресного дня, 3 октября, ровно в назначенное для митинга время — в 11.00 — я прибыл на станцию метро «Октябрьская-кольцевая». Выход из нее наружу был открыт, проход на площадь закрыт — двойным кольцом из солдат внутренних войск.
Митинга не будет, я себе доложил, будет очередная драка — вполне возможно, наиболее грандиозная в сравнении с предыдущими: народ из метро выплывал густо- прегусто.
Жаждавшие митинговать под каменным козырьком кольцевой «Октябрьской» не задерживались — растекались в обе стороны вдоль площади. Меня потянуло налево — на Якиманку. Я шел в плотной толпе мимо двух жидких рядов молоденьких солдат-срочников сам собой неудовлетворенный: ошибся ты, братец, — митинг будет, а драки не предвидится.
Для драки с обилием пылавших от негодования сторонников парламента надобны не сотенки юнцов в шинелях, а тысячи матерых костоломов-омоновцев в потасо- вочной экипировке.
У перехода к станции «Октябрьская-радиальная» я замедлил ход, стал и огляделся. Ни у подворотен Якиманки, ни на прилегающем к площади пространстве за памятником Ленина омоновцев не было видно. Что при всем том следовало думать? Не предотвращать митинг солдатиков выставили, а позлить пришедших помитинговать: хотите поорать, разгоните мальчишек с погонами и потом орите что хотите.
Эта моя догадка очень скоро стала оправдываться. Едва со стороны Ленинского проспекта толпа надавила на солдатиков, они дрогнули — рассыпались. И сразу же Двойная цепочка их кольца была разорвана еще в нескольких местах. Причем без рукопашной. Не оказавших сопротивления юношей в шинелях никто обидеть не норовил, и они в минуту растворились во дворах.
Похоже, второе мое предположение подтверждалось: заграждением из солдатиков власть намеревалась не предотвратить митинг, а лишь потрепать нервы враждебному ей люду.
Что опасного предвещало Кремлю еще одно сборище противников Ельцина вдали от Дома Советов? Да ничего. Это сборище, полагали, видимо, командиры карателей, отвечавшие за блокаду парламента, не могло быть убойным для изоляции депутатов. О митинге на Октябрьской площади знали только участники вчерашних беспорядков на площади Смоленской и только успевшие прочитать экстренно изданные малые по числу листовки анпиловской «Трудовой России». А сколько таковых наберется? Ну максимум десять- двадцать тысяч человек. Захотят они пойти побуйствовать, им на долгом пути к Дому Советов без проблем можно показать кузькину мать.
Расчет командиров карателей на малолюдье митинга на Октябрьской площади основывался на здравом смысле, и он, наверное, оправдался бы, если б не одно обстоятельство. В ночь со 2 на 3 октября в Москве случилось информационное чудо. О митинге на Октябрьской широко не сообщали, но о нем настойчиво узнавали по телефонам — узнавали те москвичи, которые были оскорблены побоищами в столице и горели желанием выразить протест против беззаконий исполнительной власти.
Сработала неподвластная никому телефонная информ- бомба. И как только около полудня 3 октября оцепившие Октябрьскую площадь солдатики были рассыпаны, на нее с тротуаров Якиманки, с Ленинского проспекта и от выходов у двух станций метро высыпало более сотни тысяч человек. Образовалось людское море разливанное.
Непредвиденная никем массовость толпы предрешила и непредвиденное ее поведение. Стоило лихой чьей-то глотке прокричать в мегафон: даешь поход на Дом Советов! — и все на площади мгновенно позабыли, что пришли на митинг. Людское море всколыхнулось и бурными двумя потоками устремилось вниз по двум автоспускам с площади — на Садовое кольцо.
Стихийный взрыв — поход толпы к Дому Советов — никто на Октябрьской не готовил. И для власти исполнительной он был неожиданным. Когда громадная толпа по Садовому подплыла к Крымскому мосту, то оказалось, что там ее встречают всего лишь сотен семь омоновцев. А где в сей момент были тысячи собранных со всей страны костоломов? Дремали в московских казармах и гостиницах?
Наспех откуда-то сорванные бойцы ОМОНа, закрывшись щитами, выстроились в самом начале моста и тем предопределили: вот тут и будет битва. Мне в нее соваться с едва склеенной ключицей резона не было. И я, обогнав колонну, сбежал на набережную реки Москвы. А оттуда поднялся по лестнице на мост — за спины омоновцев.
Они стояли в пять рядов. Без страха ждали приближение толпы и первые ее нападки успешно отразили. С высокого бордюра на мосту я видел всю картину потасовки. Ряды омоновцев, перемешавшись, огрызались дубинками, кулаками, ногами и не пятились. Отряд честно отрабатывал деньги. Но битых им в толпе заменяли небитые, на один пинок омоновца толпа отвечала тремя, кто-то из демонстрантов, получив удар дубинкой, хватался за нее, кто- то помогал эту дубинку вырвать. На омоновцев наваливалась неиссякаемая сила.
Отряд на мосту не отступил. Стена его бойцов была поштучно раздергана-растерзана, и толпа хлынула в образовавшиеся бреши. Одиночек-омоновцев окружали, навешивали им тумаков и отбирали у
