мог сопровождаться и жертвами...
Борис Николаевич Полевой пригласил меня в свой кабинет и, к моему полнейшему изумлению, сказал: «Доктор! От Союза писателей готовится представительная поездка во Вьетнам. Не хотите ли поехать с великими в качестве корреспондента журнала «Юность»?»
Я, конечно же, ответил, что поеду с радостью, если меня выпустят. И рассказал ему историю со святой ошибкой, после которой надо мной кружит «галочка» невыездного.
Полевой задумался ненадолго и сказал, что постарается эту проблему решить. Во Вьетнаме уже разгоралась очередная эскалация знаменитой войны. Во Вьетнам оформляли, как в капиталистическую страну, поскольку он находился в прямом конфликтном соприкосновении с США – «оплотом мирового империализма». В связи с этим процесс оформления документов был длительным и скрупулезным.
Вьетнам в то время испытывал идеологический пресс со стороны Китайской Народной Республики. Нерушимая советско-китайская дружба дала серьезную трещину. Китайские руководители называли советских руководителей «предателями и ревизионистами». Поэтому поездка в сражающуюся социалистическую страну имела и политический подтекст. СССР оказывал «братскому вьетнамскому народу» огромную экономическую и военную помощь в его борьбе с «американскими империалистами» – помощь значительно более существенную, чем помощь «китайских братьев».
Большое количество кавычек в предыдущих предложениях объясняется просто: именно такими определениями пестрели советские средства массовой информации.
Делегация виднейших советских писателей, среди которых были секретари Союза и лауреаты всякого рода правительственных премий, планировала отправиться во Вьетнам в середине июля 1967 года сроком на одну неделю.
Таким образом, Советский Союз подчеркивал свою солидарность со сражающимся народом Вьетнама. Кроме того, были подготовлены подарки вьетнамским детям общим весом около пятисот килограммов.
Эскалация войны стала носить угрожающий характер. Передовые статьи центральных газет выходили под заголовками типа «Руки прочь от Вьетнама!» и содержали недвусмысленные угрозы в адрес американских агрессоров. Все это создавало довольно нервозную атмосферу. И по мере приближения даты вылета делегации ее члены один за другим стали выпадать по разным объективным причинам – состояние здоровья, творческие планы и т.п. Короче говоря, за две недели до вылета из двадцати четырех представителей остались только двое – заведующий отделом Юго-Восточной Азии в Иностранной комиссии Союза писателей Мариан Ткачев как переводчик и я – неизвестно кто, не член Союза Аркадий Арканов как корреспондент журнала «Юность»... Поездка явно срывалась, все мое оформление (меня таки утвердили) становилось бессмысленным. И тут Мариан Ткачев сообщил мне, что ему стало известно о позиции ЦК КПСС по этому вопросу. А позиция, со слов Ткачева, была такова: срыв поездки явится плевком в лицо нашим «вьетнамским братьям» и дополнительным пропагандистским козырем для китайцев. А раз так, то делегация должна будет отправиться в любом составе...
И вот в начале июля 1967 года нас вызывали на Старую площадь в отдел Юго-Восточной Азии при ЦК КПСС. Я все-таки был уверен, что нас завернут. К тому же только что была знаменитая Шестидневная война «израильской военщины» против «свободолюбивого египетского народа», и мне казалось, что мое происхождение не обеспечит мне режим наибольшего благоприятствования ни вообще, ни тем более в дни «израильской агрессии».
Встречу эту трудно было назвать собеседованием – нормальная идеологическая накачка...
В кабинете нас принял заведующий отделом, и состоялся сорокаминутный многодумный монолог высокопоставленного работника ЦК.
Говорил он, глядя в приоткрытое окно, словно рассуждая вслух сам с собой.
Говорил о международном положении, о состоянии культуры в нашей стране, об аполитичных, с его точки зрения, высказываниях абсолютно русского поэта Владимира Солоухина. Время от времени бросал взгляды то на меня, то на Ткачева, словно проверяя, согласны мы с ним или нет.
На столе, как бы случайно, лежала недавно вышедшая книжка «Четверо под одной обложкой». Разговор о ней не возник. Она будто давала мне понять, что все под контролем, чтоб я в этом не сомневался...
И вдруг ни с того ни с сего, по-прежнему глядя в окно, он спросил, ни к кому не обращаясь: «Даяна знаете?» Здесь следует напомнить, что Моше Даян был во время Шестидневной войны главным военачальником израильских вооруженных сил. Я после некоторой паузы ответил, что знаю, кто такой Даян, но, естественно, лично с ним не знаком. И тут он опять меня оглоушил: «А я знаком. Мишка Даян... Полковник... Нашу академию окончил... И вон как арабов расколошматил...» Мы с Ткачевым переглянулись, не зная, как реагировать на этот невероятный и неожиданный пассаж. И я спросил с осторожностью: «А нельзя ли этот факт использовать для установления приличных отношений с Израилем?» Он вздохнул и сказал: «Поздно...» Еще некоторое время смотрел в окно и, наконец, произнес столь желанную и радостную для меня фразу: «Мы не имеем права отменять поездку во Вьетнам. Вы поедете».
Когда мы выходили из кабинета, он то ли в шутку, то ли всерьез, приказал мне: «Вы назначаетесь главой делегации!» – «Нас всего двое, – сказал я. – Можно мы будем главами делегации поочередно?» Он слегка улыбнулся: «Это ваше право, но помните, что на вас возлагается серьезная ответственность»...
Все необходимые выездные документы мы получили без всяких осложнений и вылетели во Владивосток. Почему во Владивосток? Потому что Китай отказал двум «ревизионистам» в получении транзитной визы, и нам предстояло плыть во Вьетнам морским путем.
В течение двух недель мы жили во Владивостоке, ожидая, пока сухогрузное судно «Магнитогорск», на котором мы должны были плыть, загрузится мукой. Может быть, кроме муки «Магнитогорск» вез и еще кое- что... Но чего не знаю, того не знаю...
И вот 27 июля грузовое судно «Магнитогорск» отшвартовалось и взяло курс на вьетнамский порт Хайфон. «Магнитогорск» был построен аж в 1932 году и двигался с максимальной скоростью в одиннадцать узлов.
Капитанил на «Магнитогорске» Марк Алексеевич Мельников. Ему не было еще и пятидесяти. В течение почти двенадцати суток плавания он вместе со штурманами каждое утро изучал английский язык. Самому младшему штурману было двадцать четыре года. Самому старшему – тридцать четыре. Экипаж судна отличался молодостью. Почти все моряки шли во Вьетнам впервые. К моему удивлению, кое-кто из матросов интересовался личностью Бориса Пастернака.
Для палубной вахты предназначались двенадцать касок, которые необходимо было надевать по тревоге и в которых мы вместе с экипажем фотографировались. В Тонкинском заливе нас стали облетать черные, похожие на дельфинов, американские «фантомы». Пролетали на уровне бортов нашего судна. Один летел по нашему курсу, другой – в противоположном направлении. Страха, честно признаться, не было. Все заглушало любопытство. «Фантомы» пролетали на расстоянии каких-нибудь пяти метров от борта, и американские пилоты весело помахивали нам руками. В их задачи входило определить, не везут ли советские суда под мешками с мукой оружие и боеприпасы. И, не обнаружив ничего подозрительного, летчики желали кораблю семь футов под килем.
Во Владивостоке я купил книгу о тайфунах. Она очень заинтересовала капитана, и он не выпускал ее из рук. На восьмой день плавания нас обогнало шедшее параллельным курсом судно под флагом Либерии. Судно это шло со скоростью около восемнадцати узлов, и стоявшие на палубе разноцветные моряки весело улюлюкали, подшучивая над нашей не самой большой скоростью. Вышедший на палубу наш капитан сказал, когда судно скрылось за горизонтом: «Впереди тайфун. С такой скоростью они попадут ему прямо в «глаз». Тогда-то я и узнал, что у тайфуна есть центр («глаз») и крылья.
Судно, попадавшее в «глаз», практически не имело никаких шансов на спасение... Через сутки наш радист стал получать сигналы SOS, исходившие от того самого либерийского судна. Еще через несколько часов сигналы о спасении прекратились... Капитан Мельников с грустной улыбкой сказал: «Как хорошо, что мы еле двигаемся...»
Несмотря на полувоенную дисциплину (судно-то все-таки было гражданским), мы позволяли себе мелкие радости... Среди экипажа была единственная особа женского пола – медицинская сестра весьма симпатичного вида. Мне показалось, что мы приглянулись друг другу. И однажды ночью, когда мы выпивали со старшим помощником в его каюте, я изъявил желание навестить сестричку в ее кабинетике. «Дело хорошее, – благословил меня старпом. – Желаю успеха!» И я направился на свиданку, надеясь, что все
